Владимир Покровский
Возрастные войны
Алик пришел не вовремя.
То есть не так чтобы совсем уж не вовремя (у Геннадия Егоровича особенно неотложных дел уже лет двадцать как не было, разве что вот одно – консультантом он числился в одной странной конторе под названием «Ресургенты»), но обычно внук приходил к нему пару раз в месяц и обязательно предупреждал о визите. А сейчас просто пришел. Чего-то в этом роде почти столетний старик ждал уже давно. Он знал принципы общественно-благотворительного объединения «Жанессо», к которому три с половиной года назад примкнул внук.
– Это я, де… Открой.
Решительный, даже чересчур решительный голос. Еще бы.
– Алеша? Входи.
Не вставая с кресла, дед поднял растопыренную правую пятерню, открывая массивную входную дверь. По меркам города Куровска, он жил просто шикарно, имел унаследованный от сына четырехкомнатный особняк.
Алик осторожно вошел, держа перед собой толстую закопченную дуру, которую полвека назад принято было называть пистолетом, а сейчас присвоили какую-то птичью кличку – ну полное неуважение к смерти! Внук был встрепан, взволнован, из-под черного ритуального плаща, изготовленного из настоящей резины (целое состояние!), выглядывали легкомысленные зеленые шорты и неизменная маечка радужного колера с намеком на надпись.
– Деда, – срывающимся голосом сказал Алик, направляя дуру на Геннадия Егоровича. – Де! Прощай, деда.
– Ты сколько уже убил? – спросил дед, помолчав.
– Ты первый.
Алик только что не рыдал, но был настроен совершенно серьезно. «Жанессо» на молодежь действует гипнотически.
– Помнишь, Алешенька, – сказал старик, непохожий на старика (русый бобрик, такая же бородка, статная фигура, пристальный, энергичный взгляд), – я тебе рассказывал про Сталина, был такой тиран, захвативший власть. Был в самом начале у него подельник, некий Камо, вместе грабили банки. Сталин влез на верхнюю ступеньку, Камо остался у себя в Грузии, в каком-то маленьком городке, и приобрел неприятную привычку рассказывать всем и каждому о том, как они бандитствовали. У Камо был велосипед, единственный в городе, и еще был в этом городе грузовик, тоже единственный, – и как-то ночью они столкнулись, Камо погиб. Потом начались репрессии, и обоих его сыновей забрали в КГБ – такая была карательная организация. Тогда вдова Камо пришла к Сталину, он приказал пропустить ее, и она сказала ему: «Сосо, что ты делаешь? Ведь это дети твоего друга». На это Сталин ответил: «За которого просишь?» Предложил матери выбирать.
– Не понимаю, к чему это? – сказал Алик.
– Сам не знаю. Параллель есть, уловить не могу. Очень хотел рассказать тебе.
– Чушь, – сказал Алик. – Ты время тянешь, ты ведь понял, зачем я пришел к тебе.
Алик заготовил длинную речь, но что-то не вытанцовывалось.
Он хотел объяснить деду, почти единственному человеку на свете, которого любил и который так много для него значил, почему именно он пришел его убивать. И почему именно его. Хотел сказать, что эти их таблетки от старости – смерть всему человечеству, что слишком много их развелось, стариков то есть, экономика лопается по швам, пытаясь выплачивать им хоть какие-то пенсии, а те, кто, как дед, например, еще продолжают работать, занимают места, которые положены молодым, оттого такая жуткая безработица. Он хотел сказать, что, даже если они не стареют, гены все равно портятся, а производительная функция в норме, поэтому такое большое количество сумасшедших и нежизнеспособных. Отсутствие старости противоречит природе, дед противоречит природе – вот что хотел сказать Алик.
Но это было бы глупо, все давно уже сказано-пересказано, поэтому он сказал только одно, почти крикнул: