Фантастический Калейдоскоп: Йа, Шуб-Ниггурат! Том I

Сладость и радость: сердце, мозги,

Печень – пущу в расход.

Вода закипает. Ведьма всё сварит,

Или сырым сожрёт.

Я для тебя – вся твоя жизнь,

Ты без меня – умрёшь.

Кровь и кишки, юное тело,

Что не попросишь – возьмёшь.

Красный туман, красный туман.

Ты для меня – Любовь.

Только живи, только колдуй.

И убивай,

Вновь и вновь.

Мертвец Влад Волков

Ветхий дом, скелет столетий

Перекошенный, нелепый,

Заколоченные окна,

Обвалившийся чердак.

Что стоишь ты в месте этом,

Людьми, богом позабытый?

Лишь мерцает в переливах

Над тобою Зодиак.

Копошатся в крыше совы,

Пучеглазым своим взглядом,

Всё высматривать добычу,

В мраке ночи норовят.

Был ли ты когда-то новым?

Величавым истуканом,

Теплоту и кров дающим.

Кем же ты теперь проклят?

В комнатах сырые листья,

Что замёл колючий ветер,

Лик луны сквозь щели в крыше,

Смотрит томно на тебя.

Безучастна, серебриста,

От заката до рассвета.

Насекомые и мыши

Опекают погреба.

Что стоишь один ты сирый

На опушке старолесья?

Был ли город, иль деревня

Что ютилися вокруг?

Лишь один остался, старый?

Что, прошёл сквозь ад кромешный?

Ни следа других построек,

Только колосится луг…

Если б были у стен уши,

Ставни с окнами-глазами…

Печь старинного камина

Коль могла бы говорить,

То о чём бы ты поведал?

За века о чём подслушал?

Голоса кого ты слышал,

Их пришлось похоронить?

Не ответишь, ветхий старец,

Промолчишь под скрипы-вздохи,

Одиноким силуэтом,

Притаившись в полумгле.

Весь истерзанный, помятый,

Как горбун былой эпохи,

Кем же был и для кого ты?

Страж, не преданный золе!

Что вокруг тебя творилось?

Где ж товарищи другие?

Ты, неужто, одиноким

Вечно был на пустыре?

Может быть лесная ведьма,

С давних лет здесь поселилась,

И до старости седой тут,

Всё летала на метле?

Может сторож иль лесничий,

Обитал в года лихие,

В месте этом одержимом,

Твои стены сторожил?

И внемля коварным бесам:

Леший, черти, домовые…

Мысли, что нашлют дурные,

Тот себя и застрелил?

Слышишь, дом самоубийцы,

Над которым вьются птицы,

Чьи хранишь тяжёлы тайны?

Мне ответить не страшись!

Но в ночи лишь ветер стонет,

Черепицу с крыши сгонит,

Гулом карканий звериных

Полоснёт ночную тишь.

Воцарится вновь молчанье,

Паутиной окна скроет,

Дом заброшенный старинный,

Что стоит на пустыре.

Сгнивший в пагубном отчаянии,

О котором уж не помнят,

И застывший в старолесье,

Словно мошка в янтаре…

Но года пройдут, поместье…

Расслоится весь фундамент,

И термиты с муравьями

Пол и стены догрызут.

И деревья в этом месте

Что пронзают земь и камень,

Скроют цепкими ветвями,

Величаво прорастут.

И забудется навеки,

Ветхий дом, скелет столетий,

И туман воспоминаний

Вмиг растает, наконец.

И бесследно сгинет память,

Тихо канет в омут бездны,

Став надгробною плитою.

Спи спокойно, мой мертвец.

Сломленный город Антон Филипович

В этом сломленном городе окна плотно закрыты

Тёмными шторами разбитых надежд.

Радости жизни сырой простынёю укрыты,

Сшитой из сгнивших сердец подлецов и невежд.

На улице грязной девочка плачет,

Смерть где-то рядом, улыбается ей.

А над девчонкой маньяк с ножом пляшет

Под тихую песнь хора мёртвых детей.

Скорбными нотами дождь стучит по брусчатке,

Смывая алого цвета большое пятно.

Все люди вокруг будто играют в прятки,

И лишь одинокая мать с грустью смотрит в окно.

Страха холодные пальцы тянутся мраком из стен,

Крепко впиваясь когтями в скверную душу трущоб.

В этом проклятом месте, в прибежище жутких химер,

Люди, ещё живые, сами забираются в гроб.

Кошки трёхглазые стаями бродят в кровавой ночи,

Любимицы здешних чудовищ, ведьм, упырей и сирен.

Сегодня добычей, возможно, их будешь именно ты,

В городе этом остались лишь горе, муки и тлен.

Хульдра Влад Волков

Грустит бедняжка-хульдра,

Стерев слезу хвостом.

Уже настало утро,

Светает за окном.

Зловеще месяц светит,

На небе всё смеясь.

Одна рассвет лишь встретит,

Богам лесным молясь.

Грустит малышка-хульдра,

Сжимая свой подол.

Растрёпанные кудри.

Кровь капает на пол.

Зачем же ты, любимый,

Мне платье расстегнул?

Как манит любопытство

Коль грань перешагнул.

Грустит девчонка-хульдра

Рыдая до зари.

Клянёт ежесекундно

Того, кто у двери.

Хотел тепла и ласки,

Нашёл же только смерть.

Такой у этой сказки

Печальный был конец.

Грустит красотка-хульдра,

Кровь с губ своих слизнув.

И исподлобья хмуро

Глядит на хладный труп.

Окутан тишиною,

Ни звука не издав.

Лишь пасть-дыру в спине её

Внезапно увидав.

Грустит милашка-хульдра,

Невинный блеск в глазах.

Любимый златокудрый

Теперь на небесах.

Хотела долгой жизнью

Мужчину наделить.

Пришлось же мёртвым телом

Свой голод утолить.

Перед рассветом Дмитрий Передонов

Демоны ада

ночью терзают и рвут

душу маньяка.

Ночь бесконечна.

Господи, как мне уснуть

хоть ненадолго?

Вышел на кухню,

выпил воды, закурил…

Близится утро.

Тихо в деревне.

Смотрит в окно на меня

Козлоголовый.

Смотрит лукаво.

«Ну, – говорит, – не впервой,

знаешь, что делать».

Знаю, ох знаю —

только убийство даёт

успокоенье.

Стал собираться.

Жизнь отниму, и тогда

мне полегчает.

Деток с женою

я разбудить не боюсь:

нет у меня их.

Нет у меня их.

Нет у меня никого.

Нет и не будет…

Тёмное небо.

Тихо и зябко. Спешу

к дому Галины.

Ей восемнадцать,

и хорошо, что её

двор – на отшибе.

Рядом овражек.

Местные бабы туда

мусор кидают.