Фантастический Нью-Йорк: Истории из города, который никогда не спит

«Дом смеха» располагался в длинном здании с выходящими на улицу огромными панорамными окнами, стекла которых были заменены на односторонние зеркала. У входа стоял Рэнделл, кутаясь в хвост и маскарадный костюм.

Вид у него был вполне обычный, если не обращать внимание на то, что он никогда не вынимал правую руку из кармана.

– Привет, Тахи! – крикнул он. – Как тебе Руби?

– Даже не знаю, кто это такая, – ответил Тахион.

Рэнделл скривился.

– Не «такая», а «такой». Чувак, застреливший Освальда.

– Освальда? – смутился Тах. – Какого еще Освальда?

– Ли Освальда, убийцу Кеннеди. Его сегодня вечером застрелили прямо перед телекамерами.

– Кеннеди погиб? – опешил Тахион. Благодаря Кеннеди он смог вернуться в Соединенные Штаты, и с тех пор уважал все их семейство; они напоминали ему такисиан. Однако убийства и покушения – неотъемлемые спутники тех, кто у власти. – Его братья за него отомстят, – сказал он, но тут же вспомнил, что кровная месть была для землян пережитком прошлого, да и этот парень Руби, считай, уже отомстил за Кеннеди. Да, неспроста он сегодня вспоминал об убийцах.

– Руби упекли в тюрьму, – продолжал Рэнделл, – а я бы на их месте выдал ему медаль, – он взял паузу, после чего добавил: – Мне как-то раз довелось пожать Кеннеди руку. Он тогда только баллотировался в президенты и соперничал с Никсоном. Выступал вот здесь, в «Хаосе», а после выступления пожимал всем руки, – швейцар вынул правую руку из кармана. Рука была твердая, будто покрытая хитиновым панцирем, а посреди кисти торчала кучка опухших слепых глаз. – Он даже не дрогнул, – сказал Рэнделл. – Только улыбнулся и попросил голосовать за него.

Тахион был знаком с Рэнделлом уже год, но ни разу не видел его руку. Ему захотелось повторить то, что сделал Кеннеди – схватить эту уродливую клешню, пожать ее, потрясти. Он потянул руку из кармана, но тут к горлу подкатила желчь, и все, что он смог сделать – отвести взгляд и пробормотать:

– Он был хорошим человеком.

Рэнделл спрятал руку обратно и вполне доброжелательно произнес:

– Тахи, заходи. Ангеллик пошла с кем-то встретиться, но Дес придерживает столик для тебя.

Тахион кивнул. Рэнделл открыл ему дверь. Войдя, Тахион отдал шинель и сапоги гардеробщице – худенькой девушке-джокеру с пернатой маской совы, скрывавшей все, что дикая карта сотворила с ее лицом. Он прошел внутрь, вновь отмечая, как легко его ноги в носках скользят по зеркальному полу. Опустив голову, он встретился лицом к лицу с другим Тахионом, будто выглядывающим у него между ног – и вдобавок невероятно толстым, с головой как надувной пляжный мяч.

С зеркального потолка свисала хрустальная люстра, сверкающая сотнями огней. Огоньки отражались от пола и стен, плясали в зеркальных нишах, на серебряных кубках и кружках, и даже на подносах официантов. Некоторые зеркала точно передавали отражения, другие были кривыми, как в комнате смеха. Отсюда и название заведения – «Дом смеха». Здесь ты никогда не знал, что увидишь, обернувшись. Во всем Джокертауне не было другого места, в равной степени облюбованного джокерами и натуралами. В «Доме смеха» натуралы могли вдоволь насмотреться на искаженные версии себя, посмеяться и прикинуться джокерами. Сами джокеры, напротив, при должном везении могли найти подходящее зеркало и увидеть себя такими, какими были прежде.

– Доктор Тахион, ваша кабинка готова, – окликнул его Десмонд, метрдотель.

Дес был крупным, румяным мужчиной; его толстый хобот, розовый и морщинистый, держал винную карту. На конце хобота торчали пальцы; одним из них Десмонд указал Тахиону направление и пригласил следовать за собой.

– Вам коньяк, как обычно? – уточнил он.

– Да, – ответил Тах, сожалея, что у него не было мелочи на чай.

Первый бокал он по традиции выпил за Блайз, а вот второй – за Джона Фицджеральда Кеннеди.

А остальные – за себя.

Единственное место, где Том мог укрыться, находилось в самом конце Хук-роуд, за брошенным нефтеперегонным заводом и складами, запасными железнодорожными путями с забытыми товарными вагонами, за поросшими сорняками и заваленными мусором пустырями и за огромными цистернами для соевого масла. Он приехал туда уже затемно; двигатель «Мерка» угрожающе барахлил, но Джоуи с ним разберется.

Свалка разместилась посреди грязных маслянистых вод Нью-Йоркского залива. Вдоль десятифутового забора из сетки-рабицы, увенчанного тремя рядами витой колючей проволоки, машину Тома сопровождала свора собак. Их приветственный лай напугал бы любого незнакомца, но только не Тома. В лучах заката горы искореженных, разбитых автомобилей, поля металлолома, холмы мусора и долины хлама отливали бронзой. Наконец Том добрался до широких раздвижных ворот. С одной стороны висела металлическая табличка с надписью «ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН», с другой болталась еще одна, гласившая: «ОСТОРОЖНО, ЗЛЫЕ СОБАКИ!». Ворота были на замке.

Том остановил машину и посигналил.