Широколицые не боялись волков. Широколицые убивают больших медведей, что им волки. Боялись духа, который жил во мне. Боялись и не трогали. Потому что они – широколицые. Они не бегут от опасности. Они ждут. Наблюдают. Не трогают, если у них довольно еды.
Мне повезло. Меня отпустили. К таким же, как я. Полукровкам. И те меня приняли. Я был похож на них, и я был сильным. А еще я умел говорить с волками.
Широколицые не бегут от опасности. И не убивают без нужды. И у них нет страха, который велит убивать львенка, пока тот не вырос.
Пришлые – другие. Если их мало, страх велит им бежать. А если их много, страх велит им убивать.
Я знал об этом. Я видел. И я сказал об этом людям. Сказал, что пришлые съедят нас, как съели широколицых.
Люди меня слушали и соглашались, но вождь решил, что я не прав. Я мог бы его убить, ведь я молод и быстр, а у него волосы цветом как загривок матерого медведя и лицо в морщинах. Но вождь заботился обо мне, когда дикая свинья прокусила мне ногу. Он лечил меня травами, снадобьями и колдовством, пока я не поправился. Он был мудр, наш вождь, и знал многое. И наверняка знал, что надо уходить. Но он также знал, что сам не уйдет далеко, потому что его колени больше не годятся для долгого бега. И он решил остаться.
А потом мелкие псы пришлых нашли наше стойбище.
И мы ушли. Те, кто сейчас со мной.
Псы пришлых не побежали по нашему следу, потому что по нему шли волки, для которых псы – лакомство.
Псы не побежали, но в псах не было нужды. Увидеть след, оставленный двумя десятками человек, из которых большая часть – не охотники, смогла бы даже женщина.
Я мог бы его запутать. Это была моя земля, и я знал тут каждый камень и каждый ручеек.
Но я знал две вещи.
Первая: пришлые не отстанут. Они будут искать нас, пока не найдут.
Вторая: женщинам и детям никогда не спрятаться от охотников.
Я мог бы бросить их всех и уйти. Я мог бы сделать это. Но человек без племени как муравей без муравейника. Я сумею и добыть еду, и защитить себя от хищников. Но кто защитит меня от пустоты в груди?