— Дорогой Альберт, вы различаете объекты благодаря отражающемуся от них свету, собака различает предметы по запаху, а молекулы различают друг друга по электромагнитным колебаниям. А поскольку мы собираемся прокладывать путь как минимизированное тело среди молекул, то нам понадобится эта система, чтобы они отнеслись к нам дружелюбно.
— Звучит уж больно сложно.
— Так и есть на самом деле. Я занимаюсь этим всю жизнь. Наталья будет сидеть за мной. На ней функции командира корабля. Она будет принимать решения.
— Решения какого рода?
— Какого только понадобятся. Вы же понимаете, что их нельзя предугадать заранее. Вы будете сидеть справа от меня.
Моррисон приподнялся, пытаясь протолкнуться по узкому проходу возле двери, и откинул для этого одно из кресел. Выходит, он сидел на месте Конева, а теперь перебрался на свое. Сердце его сильно забилось, как только он представил себя на этом месте утром, когда они начнут эксперимент.
Он заговорил, голос его прозвучал глухо:
— Пока только один человек — Юрий Конев — был минимизирован без каких-либо последствий...
— Вы правы.
— А он докладывал, что не испытывал никакого дискомфорта, недомогания или, возможно, умственного расстройства?
— Ни о чем таком он не докладывал.
— А может быть, он вообще не любит жаловаться? Возможно, это казалось ему недостойным героя советской науки?
— Не говорите ерунды. Мы вовсе не герои советской науки. А уж тот, о ком вы говорите, и подавно. Мы простые люди, но при этом ученые, и если бы какой-нибудь дискомфорт имел место, он описал бы его во всех деталях, чтобы при дальнейшем усовершенствовании процесса постараться от него избавиться. Скрывать что-либо настоящему ученому не подобает. Это не согласуется с этикой и, кроме того, опасно. Или вам это, как ученому, не известно?
— Да, но могут быть индивидуальные особенности. Юрий Конев вышел из всего этого невредимым. А Петр Шапиров — нет.
— Индивидуальные особенности здесь ни при чем,— терпеливо возразила Калныня.
— Но ведь мы не можем это однозначно утверждать, не так ли?
— Судите по себе, Альберт. Неужели вы думаете, что мы начнем опыт, не проведя контрольного испытания — без человека и с человеком на борту? Корабль уже минимизировали пустым прошлой ночью. Не намного, конечно, но вполне достаточно, чтобы проверить, что все нормально.
Моррисон попытался рывком подняться:
— В таком случае, Софья, если вы не против, я выйду до того, как вы начнете контрольное испытание с человеком на борту.
— Слишком поздно, Альберт.
— Что?!
— Посмотрите на стены комнаты. Вы не выглядывали отсюда с тех пор, как мы вошли. И это даже хорошо. Но посмотрите сейчас. Подойдите ближе. Стенки прозрачные, а процесс уже завершился. Ну, пожалуйста, посмотрите!
Моррисон подошел к стенке корабля, пораженный: его колени медленно подогнулись и он упал в кресло.
Он поинтересовался, понимая, что вопрос звучит глупо: .
— А стенки корабля не обладают увеличивающим эффектом?
— Конечно, нет. Все, что осталось за бортом корабля — такое же, как и прежде. А вот корабль, я и вы — минимизированы до половины наших обычных размеров...
Моррисон, почувствовав тошноту и головокружение, наклонил голову к коленям, попытался дышать медленно и глубоко. Когда он снова поднял голову, то увидел, что Калныня молча наблюдает за ним. Она стояла в узком проходе, держась за ручку кресла, головой едва не касаясь потолка.
— Вы могли и на этот раз упасть в обморок, — проговорила она. — Но это меня не беспокоит. Нас теперь уже деминимизируют, а это займет гораздо больше времени, чем первая стадия. Если для минимизации надо всего три-четыре минуты, то обратный процесс занимает около часа. Поэтому вам хватит времени, чтобы прийти в себя.
— Не очень порядочно с вашей стороны начать испытание, не предупредив меня об этом, Софья.
— Наоборот, — возразила Софья, — мы поступили гуманно. Вы бы могли войти в корабль легко и свободно, как вы это сделали, если бы подозревали, что вас подвергнут минимизации? Вы бы осматривали корабль так же спокойно, знай все заранее? И если бы вы вошли сюда, испытывая предубеждение, не развились бы у вас во время процесса различные психогенные симптомы?
Моррисон молчал.
Калныня продолжала:
— Вы что-нибудь чувствовали? Вы даже не понимали, что минимизируетесь.
Моррисон согласно кивнул:
— Да, не понимал.
Затем, устыдившись, добавил:
— Вы ведь тоже впервые пошли на это, да?
— Да. До сегодняшнего дня Конев и Шапиров были единственными людьми.
— И вы не боялись?
— Я бы так не сказала, — ответила она. — Чувствовала беспокойство. И из опыта космических путешествий известно, как вы знаете, что у людей могут быть совершенно разные реакции, когда они попадают в непривычную среду. Например, при силе тяготения, равной нулю, одни астронавты испытывали тошноту и недомогание, а другие — нет. Я тоже не была уверена в своей реакции. А вас тошнило?
— Да нет, пока вы мне не сказали. Так что, думаю, мою реакцию на ваши слова не нужно брать во внимание. А кому же это пришло в голову?
— Наталье.
— Ну, конечно. Не стоило спрашивать, — сухо заметил он.