— Я думаю вот о каком парадоксе.
— О каком же? — поинтересовалась Калныня, сдерживая зевоту. Она явно последовала собственному совету о целесообразности релаксации.
— В то время когда мы как бы усыхали, окружающие нас за пределами корабля предметы будто бы увеличивались. Не кажется ли вам, что длина световых волн тоже должна увеличиваться вне корабля? Разве мы не должны были видеть окружающее в инфракрасном излучении, поскольку ультрафиолетовое излучение не может расширяться до таких пределов и визуально подменять более короткие световые волны?
Калныня ответила:
— Если бы мы могли видеть эти самые волны вне корабля, то они действительно были бы того самого цвета, о котором вы говорите. Но ведь мы же их не видим. Вы фиксируете глазом световые волны, только после того, как они попадают в корабль и соприкасаются с сетчаткой. Но, оказавшись в корабле, они также поддаются влиянию поля минимизации и автоматически сокращаются, поэтому-то вам и представляется, что длина волны внутри корабля точно таже, что и снаружи.
— Но если сокращается длина волн, должна увеличиваться мощность.
— Да, при условии, что константа Планка остается неизменной внутри поля минимизации. Но и константа Планка в этом поле уменьшается. В чем и заключается сущность минимизации. Световые волны, попадая в это поле, сжимаются и приходят в соответствие с уменьшившейся постоянной Планка, поэтому-то они и не квантуются. Аналогичный процесс происходит и с атомами. Они также сжимаются. Уменьшается даже расстояние между ними, и поэтому мы внутри корабля не замечаем никаких изменений.
— Но ведь гравитационная сила изменяется. Она ослабевает внутри корабля.
— Сильное взаимодействие или слабое взаимодействие — это все понятия квантовой теории. Взаимодействие зависит от постоянной Планка. А что касается гравитации, — Калныня пожала плечами. — На ее изучение затратили два века, но гравитационную силу так и не удалось квантовать. Честно говоря, думаю, что изменение гравитационной силы при минимизации и является достаточным доказательством того, что ее невозможно квантовать, что это вообще не присуще ее природе.
— Я не могу в это поверить, — возразил Моррисон. — Неудачи двух предшествующих веков означают всего лишь наше бессилие в глубоком изучении этой проблемы. Общая теория относительности почти что представила нам единое поле для этой цели. (Он чувствовал облегчение от того, что все еще был способен обсуждать сложные проблемы. Если бы его мозг перегревался, он бы уже утратил эту способность).
— «Почти что» во внимание не принимается, — заметила Калныня. — Но, мне кажется, Шапиров согласился бы с вами. Он предполагал, что коль скоро мы привяжем постоянную Планка к скорости света, нам не только удастся проводить минимизацию и деминимизацию без энергозатрат, но это также даст толчок теоретическим изысканиям в определении связей между квантовой теорией и теорией относительности. А конечным результатом этого явится разработка теории единого поля. И, возможно, все это окажется гениально просто, так, он говорил, бывало.
— Возможно, — отозвался Моррисон. Он не мог возразить что-то определенное по этому вопросу.
— Шапиров также утверждал, — продолжала Калныня, — что при ультраминимизации гравитационный эффект будет близким к нулю, поэтому его вообще можно будет игнорировать, и что скорость света при этом будет настолько высокой, что ее можно будет считать безграничной. При массе, фактически равной нулю, инерция тоже будет фактически равняться нулю, и любой объект, хотя бы такой, как наш корабль, может получить любое ускорение при фактически нулевых затратах энергии. Мы получим практически безгравитационный полет со скоростью, превышающей скорость света. Овладение химическими процессами позволило нам передвигаться в пределах Солнечной системы, использование ионных устройств позволило бы добраться до ближайших звезд, в то время как релятивная минимизация положила бы у наших ног всю Вселенную, любил говорить он.
— Да, это звучит! — восхищенно воскликнул Моррисон.
— Теперь, надеюсь, вам понятно, какими поисками мы сейчас заняты?
Моррисон кивнул:
— И преуспеете, если нам удастся прочитать мысли Шапирова, которые все-таки могут оказаться только мечтами.
— Но ведь имеющийся шанс стоит риска?
— Я уже склонен поверить в это, — тихо проговорил Моррисон. — Вы ужасно убедительны. Почему бы Наталье не пользоваться аргументами такого же свойства, а не теми, которые она предъявила мне?
— Наталья есть Наталья. Она чересчур практична, в ней нет ни капли романтики. И она всегда добивается своего.
Моррисон разглядывал сидящую слева от него Софью, устремившую мечтательный взгляд куда-то вперед. В профиль она выглядела совершенно непрактичным романтиком, мечтающим, как Шапиров, завоевать Вселенную. С такими, как она, в это, вероятно, можно было поверить.
Он сказал:
— Ваша неудачная личная жизнь, возможно, не мое дело, Софья, как вы один раз заметили, но мне ведь говорили о Юрии.
Ее глаза сверкнули: