Дежнев, как всегда, молчал. Баранова время от времени бормотала какие-то слова, но все это казалось Моррисону неубедительным. В отличие от всех, Конев казался полным энтузиазма. Однажды он крикнул:
— Кто-нибудь слышал? Кто-нибудь? «Циркулярный ритм», «циркулярный ритм»?
Никто не ответил, и немного погодя Моррисон спросил:
— А что это значит, Юрий?
Конев помолчал. Вскоре он тоже успокоился и молча наблюдал за ходом корабля.
— Ну, Юрий? — поинтересовалась Баранова.
Конев хрипло произнес:
— Я не понимаю.
— Юрий, сынок, — сказал Дежнев, — может, нам попался плохой нейрон, и он совсем не хочет думать? А если нам попробовать другой, а потом еще и еще?
Конев зло посмотрел в его сторону:
— Мы работаем не с отдельными клетками, а с группой клеток, с миллионами клеток, которые, согласно теории Альберта, являются центром мышления. Что думает одна клетка, то же самое думают и все остальные клетки, с небольшими изменениями.
— А я уже все показал, во что верю, — отреагировал Моррисон.
— Тогда мы не будем плавать от одной клетки к другой? — не унимался Дежнев.
— В этом нет смысла, — ответил Моррисон.
— Прекрасно, — согласился Дежнев. — Ведь у нас нет ни времени, ни энергии. А что же мы будем делать теперь?
Повисшую тишину нарушил голос Конева:
— Я не понимаю. Настасьпенская не может ошибаться.
Тут не выдержала Калныня, она отстегнула ремень и встала. Затем она произнесла:
— Я хочу кое-что сказать, но не хочу, чтобы меня перебивали. Наталья, послушай. Мы зашли слишком далеко. Может, нам и следовало провести этот эксперимент, но мое мнение — он провалился. Я всегда была в этом уверена. — Она резко махнула рукой в сторону Конева. — Но некоторые люди хотят переделать Вселенную на свой лад. Если что-то не получается, они пытаются применить силу. Но здесь они немного просчитались. Дело в том, что Вселенная не поддается ничьей воле. Я не знаю, права Настальпенская или нет. Я не знаю, истинны ли теории Альберта или нет. Но я знаю точно, и это известно каждому нейроученому: мозг, с которым ты собираешься работать, должен быть абсолютно нормальным. Мозг академика Шапирова таковым не является. Двадцать процентов его вообще не функционирует. Остальная часть воспринимает действительность искаженно. Это результат того, что человек вот уже несколько недель находится в состоянии комы.
Любому разумному существу станет ясно, что Шапиров не в состоянии мыслить нормальным образом. Его можно сравнить с фабрикой, где демонтировано все оборудование. Он внезапно вспыхивает, производит раздраженные мысли, высвечивает разбитые осколки памяти. А некоторые, — она снова показала рукой, — не хотят этого признавать, потому что им кажется, что стоит только погромче приказать и очевидное уступит место невозможному.
Конев тоже отстегнул ремень и тоже встал. Он медленно повернулся и посмотрел на Калныню. (Моррисон был поражен: Конев действительно посмотрел на Калныню. Но на его лице не было и следа ненависти или презрения. Напротив, он был подавлен. Он чувствовал себя виноватым. Моррисон был уверен в этом).
Когда он отвернулся от Калныни и посмотрел на Баранову, голос его снова стал твердым:
— Наталья, ты знала об этом до того, как мы начали эксперимент?
— Если ты имеешь в виду, говорила ли мне Софья об этом раньше? Нет, не говорила.
— Тогда почему нас будоражат члены экипажа, которые не верят в наш общий успех? Почему такой человек согласился на этот эксперимент?
— Потому что я — ученый, — парировала Калныня, также обращаясь к Барановой. — Потому что я хотела исследовать эффект, получаемый от воздействия искусственных электрических структур на биохимические элементы. Я это сделала, и для меня эксперимент прошел удачно. Также и для Аркадия, поскольку управление кораблем прошло все испытания. И для Альберта, поскольку он получил лишние доказательства правоты своей теории. И для тебя, Наталья, так как ты сумела провести нас сюда, и, надеюсь, мы также благополучно вернемся обратно. И только для одного человека, — она указала на Конева, — наш эксперимент стал полным провалом. Я думаю, что лишь когда он сам в этом признается, только тогда к нему придет душевное спокойствие.
«Она снова мстит ему», — отметил по себя Моррисон.
Конев мужественно вынес мощную атаку Калныни. Он оставался удивительно спокойным, но при этом снова обратился к Барановой:
— Это не так. Это обратная сторона правды. С самого начала было ясно, что нам не следует надеяться на то, что процесс мышления Шапирова останется прежним. Скорее всего, можно было ожидать, что мы получим разрозненные куски информации, как имеющие смысл, так и тривиальные. И мы этого добились. Единственное, что нам не удалось, так это получить более высокий процент информации сразу после синапса. Это усложняет нашу задачу, но не перечеркивает ее. Мы получили свыше сотни фраз и образов. Не забывайте фразу «я«умножить на с равно t деленное на 5». Она может оказаться очень существенной. Мы не должны воспринимать ее как тривиальную мысль.