Фантастическое путешествие (Сборник)

— Затем развязался мой спасательный конец, когда я был в районе легкого, в результате чего я чуть не погиб. С логической точки зрения подозреваемым мог быть только Дюваль, но именно он предложил направить луч корабельного прожектора в проем, что и спасло мне жизнь. Зачем же после попытки убить меня, он бросился спасать мне жизнь? Бессмысленно. Так что или это, тоже было случайностью или же мой спасательный конец отвязал кто-то другой, а не Дюваль.

— Мы потеряли почти все наши запасы воздуха, и организовать нам эту «маленькую» неприятность скорее всего мог Оуэнс. Но когда мы ломали себе головы, как пополнить этот запас, не кто иной как Оуэнс придумал, фокус с миниатюризацией воздуха, что было подлинным чудом. Он легко мог промолчать, и никому бы из нас и в голову не пришло обвинить его в диверсии. Но зачем выпускать воздух, а потом работать не покладая рук, чтобы наполнить цистерны? Выходит и это было то ли случайностью, то ли делом рук кого-то другого, кроме Оуэнса.

— Себя я мог исключить из списка подозреваемых. Значит оставался только Микаэлс.

— Вы делаете вывод, — сказал Картер, — что на нем ответственность за все эти случаи.

— Нет, они могли оставаться только несчастными случайностями. Этого мы никогда не узнаем. Но если мы в самом деле столкнулись с диверсиями, то Микаэлс был самым вероятным кандидатом, потому что он последним соглашался принимать участие в спасательных мероприятиях, хотя трудно было подозревать, что он был способен на такие тонкие и продуманные действия. Но давайте разберемся в нем.

Первым происшествием была встреча с артериально-венозной фистулой. То ли мы в самом деле сбились по несчастью с пути, то ли Микаэлс сознательно вывел нас к ней. Если — не в пример прочим случаям — тут был саботаж, то подозреваемым мог быть только один Микаэлс. Он сам признался, что подозрения могут пасть на него. Только он мог подвести нас к этому пункту; только он настолько хорошо изучил кровеносную систему Бенеса, что мог заметить микроскопическую фистулу, но он же и подсказал нам, как выбраться из ловушки.

— И все же, — сказал Рейд, — Это могло оказаться только досадной накладкой, добросовестной ошибкой.

— Верно! Опять-таки если при всех прочих случайностях те, кого можно было считать подозреваемыми, работали изо всех сил, чтобы спасти положение, Микаэлс, после того как мы попали в венозную систему, решительно потребовал немедленного прекращения миссии. Что он и повторял в каждом из критических положений. Он единственный настаивал на этом — совершенно сознательно. И все же, насколько я разбирался в ситуации, это не было доказательством его сознательного предательства.

— Ну, что же тогда, — сказал Картер, — было предательством с его стороны?

— Когда мы прошли миниатюризацию и с началом миссии нас ввели в артерию, я был откровенно перепуган. Всем нам, откровенно говоря, было не по себе, но Микаэлс был перепуган больше всех. Он был почти парализован страхом, что мне сразу же бросилось в глаза. Я не вижу в этом ничего позорного. Как я уже говорил, я и сам был изрядно перепуган и в сущности был рад присутствию других. По...

— Но?

— Но после того, как мы выбрались из фистулы, у Микаэлса пропали все следы страха. Когда мы все нервничали и переживали, он сохранял спокойствие. Он стал невозмутимым как скала. А ведь с самого начала он вывалил мне кучу доказательств, какой он, мол, трус — чтобы объяснить причины охватившего его страха — а ближе к концу он буквально взбеленился, когда Дюваль обвинил его в трусости. И эта смена настроения казалась мне все более и более странной.

— Продолжайте, пожалуйста, — поторопил Гранта Картер.

— Мне показалось, что для страха, вначале охватившего его, были свои специфические причины: По мере того как он вместе со всеми остальными сталкивался с опасностями, он проявил себя достаточно храбрым человеком. Но, может, предвидя столкновение с опасностью, о которой остальные не подозревали, он и испугался. Невозможность опереться на кого-то в рискованном положении, необходимость встречать смерть одному и превратили его в труса.

Кроме того с самого начала все мы были напуганы самой процедурой миниатюризации, но она прошла в общем-то гладко. После этого мы нацелились двигаться прямиком к тромбу, намереваясь прооперировать его и вернуться, что должно было занять примерно минут десять, как все считали.

— Но Микаэлс был единственным из нас, который знал, что этого не произойдет. Он единственный из всех знал, что мы столкнемся с неприятностями и что нас затянет в воронку. А Оуэнс на инструктаже говорил, что возможно судно станет исключительно хрупким, и Микаэлс должно быть ждал неминуемой смерти. Ничего нет удивительного, что его буквально нельзя было узнать.