— Значит, если я поеду и, в конечном счете, доложу вполне авторитетно, что русские работают впустую или действительно прогрессируют в такой-то области, тогда я окажу помощь не только Соединенным Штатам, но и всему миру, включая даже Советский Союз, в сохранении энергии и прогресса?
Родано одобрительно закивал головой:
— Именно так нужно подходить к этой проблеме.
— Я не могу не выразить должной похвалы. Вы умны, вы — мастер своего дела. И все же я не попался на вашу удочку. Я за сотрудничество между нациями и не собираюсь играть в эти опасные игры двадцатого века в наше рациональное время двадцать первого. Я сказал доктору Барановой «нет» и вам отвечаю — «нет».
— Вы понимаете, что этого желает правительство?
— Я понимаю, что вы меня просите, а я вам отказываю. Но даже если вы действительно представляете государственную точку зрения, я также намерен отказать.
Моррисон сидел раскрасневшийся, оживленный. Сердце его колотилось, он чувствовал себя героем.
«Никто не заставит меня изменить решение, — думал он. — Что они со мной сделают? Бросят в тюрьму? За что? Должно быть обвинение». Он ждал гнева. И угроз.
Родано посмотрел на него с выражением крайнего смущения.
— Почему вы отказываетесь, доктор Моррисон? — спросил он.— Разве у вас нет чувства патриотизма?
— Патриотизм есть. Но я — не сумасшедший.
— При чем здесь это?
— Вы знаете, что планируют сделать со мной?
— Что?
— Они собираются уменьшить меня и поместить в человеческое тело для исследования нейрофизичес-кого состояния клетки мозга изнутри.
— Почему они хотят сделать это с вами?
— Предполагают, это поможет мне в моих исследованиях и будет им на пользу, но я совершенно не собираюсь участвовать в подобном эксперименте.
Родано взъерошил свои пушистые волосы. Однако быстро пригладил их, словно боясь показать обнаженную розовую кожу черепа.
— Но вас, возможно, это не интересует. Ведь вы говорите, что минимизация абсолютно невозможна, поэтому они не могут вас уменьшить, каковы бы ни были их намерения и желания.
— Они будут проводить на мне какие-то эксперименты. Говорят, что они достигли результатов. Либо
— лгут, либо — сумасшедшие. В любом случае, я не буду участвовать в их играх — ни для их удовольствия, ни для вашего, ни для всего американского правительства.
— Они — не сумасшедшие, — возразил Родано.
— И каковы бы ни были их намерения, они прекрасно знают, что несут ответственность за здоровье и жизнь американского гражданина, которого приглашают к себе в страну.
— Спасибо! Спасибо! Как они будут отвечать?
Пошлете им официальное заявление? Будете держать одного из них в репрессалии? Кроме того, кто утверждает, что меня казнят на Красной площади? Что, если они решат не отпускать меня назад, чтобы я не смог рассказать об их работе по минимизации? Они получат от меня все, что хотят, и решат, что американскому правительству не следует давать возможность извлечь пользу из информации, которую я получу. Тогда они организуют несчастный случай. Как жаль! Как жаль! И они, конечно, заплатят компенсацию моей скорбящей семье и пришлют гроб, задрапированный флагом. Нет, спасибо. Я не подхожу для миссии самоубийцы.
— Вы драматизируете. Вы будете гостем. Помогите им, если сможете. И вам не нужно стремиться что-то узнать. Мы не заставляем вас шпионить и будем благодарны за все, с чем вы неминуемо познакомитесь. Более того, у нас есть люди, которые по возможности будут наблюдать за вами. Мы постараемся, чтобы вы вернулись назад невредимым...
— Если сможете, — прервал Моррисон.
— Если сможем, — согласился Родано. — Мы не обещаем вам невозможное. Я думаю, в противном случае вы бы нам не поверили.
— Делайте, что хотите, но эта работа не для меня. Я недостаточно смел. Я не намерен быть пешкой в безумной шахматной игре, поставив свою жизнь на карту только потому, что вы — или правительство — просите меня об этом.
— Вы напрасно боитесь.
— Нет. Страх имеет определенное значение, он делает человека осторожным и сохраняет ему жизнь.
— Он помогает выжить таким, как я. Это называется трусость. Некрасиво, может быть, трусить, имея мускулы и интеллект быка. Но для слабого человека — это не преступление. Все-таки я не настолько труслив, чтобы меня смогли заставить взять на себя роль самоубийцы, просто потому, что я боюсь обнаружить свою слабость. Я охотно в этом признаюсь. У меня не хватает храбрости. А сейчас, пожалуйста, уходите.
Родано вздохнул, слегка пожав плечами и слабо улыбнувшись, он медленно встал.
— Что ж. Мы не можем заставить вас силой служить своей стране, если вы не хотите.
Он направился к дверям, слегка волоча ноги. Уже взявшись за дверную ручку, он обернулся и сказал:
— Все же меня это немного расстраивает. Боюсь, что я был не прав, а я не люблю ошибаться.
— Не прав? А что вы сделали? Поспорили на пять баксов, что я прыгну, отдав жизнь за свою страну?