— Да. Относительно новый. Вы, конечно, понимаете, что вам нужен не сон как таковой. Человек во сне отдыхает ничуть не больше, чем, к примеру, просто сидя расслабившись, с открытыми глазами. Может, даже меньше. На самом деле нам во сне важны сновидения. Человеческий организм нуждается в сновидениях, иначе нервная система дает сбой и такой человек начинает видеть галлюцинации и в конце концов умирает.
— А этот морфоген заставляет видеть сны? Так?
— Именно. Это лекарство вырубает вас на целый час, в течение которого вы непрерывно видите сны, а проснувшись, чувствуете себя полностью отдохнувшим и готовым бодрствовать хоть сутки кряду. И все же я бы посоветовал воздержаться от такого медикаментозного вмешательства, пока не возникнет крайней нужды.
— Почему? От этого устаешь?
— Да нет. Не то чтобы устаешь… Дело в том, что сновидения от морфогена обычно бывают кошмарными. Морфоген опустошает все потайные закоулки мозга, выметает все ваше недовольство и неприятности, накопившиеся за день. Это проверено. Так что лучше уж воздержитесь, пока можно. Видите ли, у меня просто не было выхода. Эту карту обязательно нужно было приготовить, и я корпел над ней всю ночь.
— А что это за карта?
— Это кровеносная система Бинеса, вплоть до мельчайшего капилляра, и я должен был изучить все ее особенности. Вот здесь, почти в самом центре мозга, совсем рядом с гипофизом, находится кровяной сгусток — тромб.
— Это из-за него все наши неприятности?
— Именно. Со всем остальным можно так или иначе разобраться, даже не прибегая к нейрохирургии. Поверхностные ушибы, шок, сотрясение мозга — все это пустяки. А с тромбом придется повозиться. И чем быстрее мы начнем, тем лучше.
— Сколько он еще протянет, доктор?
— Не могу сказать. Я полагаю, это нарушение кровообращения не приведет к немедленной смерти — по крайней мере, не сразу. Но необратимые изменения в мозге начнутся гораздо раньше. Наши шишки ожидали от Бинеса какого-то чуда и теперь страшно боятся остаться у разбитого корыта. Картер, к примеру, здорово получил по носу и решил вызвать вас, чтобы подстраховаться — на всякий случай.
— Вы хотите сказать, он опасается еще одного покушения? — спросил Грант.
— Он не говорил этого, но, по-моему, именно это его и пугает. Собственно, затем он и настоял, чтобы вас зачислили в спасательную команду.
Грант задумался.
— Но разве есть хоть какой-нибудь повод подозревать, что в это место могут проникнуть вражеские агенты?
— Я думаю, нет. Но Картер — человек жутко подозрительный. Мне кажется, он подозревает, что следующий удар враги нанесут руками наших медиков.
— Дюваль?
Микаэлс пожал плечами.
— Его не очень-то здесь любят, а инструмент, с которым он работает, может убить, если отклонится хоть на долю миллиметра.
— И как же в таком случае его можно остановить?
— Его невозможно остановить, в том-то и дело.
— Пусть тогда операцию делает кто-нибудь другой. Тот, кому можно полностью доверять.
— Видите ли, больше ни у кого не хватит знаний и практического опыта для такой тонкой работы. Кроме того, Дюваль — здесь, среди нас. Ну и в конце концов, ведь нет никаких доказательств того, что Дювалю нельзя доверять.
— Но ведь даже если я буду повсюду следовать за Дювалем, как нянька, и не спущу с него глаз все это время — что это изменит? Я ни черта не понимаю в том, что он будет делать, и не смогу даже определить — правильно он все делает или портачит. Честно говоря, я боюсь, как бы не пришлось выносить меня из операционной, когда он вскроет черепную коробку, — зрелище, согласитесь, еще то.
— А он не будет вскрывать череп, — сказал Микаэлс. — Снаружи до этого тромба добраться невозможно. Доктор Дюваль совершенно в этом уверен.
— Но ведь…
— Мы уберем тромб изнутри.
Грант недоверчиво хмыкнул и медленно покачал головой.
— Вам лучше знать. Я не понимаю, о чем вы говорите. Микаэлс спокойно сказал:
— Мистер Грант, все остальные участники этого проекта понимают, в чем дело, и знают, что именно каждый из них будет делать. Вы у нас новенький, а потому, наверное, надо бы вам все хорошенько объяснить… Что ж, раз надо — значит, надо. Сейчас я немного расскажу о том, над чем работают в этом заведении. Так сказать, немножко теории…
Грант скривил губы.
— Простите, доктор, но, боюсь, это ни к чему. В колледже я был первым парнем в футбольной команде и не последним — с девушками. Так что не тратьте понапрасну слов — в теориях я не силен.
— Я видел ваше личное дело, Грант, и там не совсем то, о чем вы только что сказали. Как бы то ни было, я не собираюсь спорить и убеждать вас в том, что вы человек достаточно интеллигентный и образованный, если это как-то вас задевает — даже когда мы наедине. Хорошо, оставим теорию, но вы все равно должны кое-что усвоить. Полагаю, вы уже обратили внимание на нашу аббревиатуру — ФЦИПМ?
— Конечно.
— Как вы думаете, что это означает?
— Были у меня кое-какие мысли на этот счет. Как вам, например, вот это: Фонд ценителей искусства позднего матриархата? Я придумал еще пару вариантов, но, боюсь, они совсем непечатные.