Фантастическое путешествие

— Не могу: написав рецензию на «Вымой руки в моей крови», я утвердил за собой права на критику и обязан писать отзывы на все ее книги, включая ту, что она пишет сейчас, — весьма сентиментальное повествование под названием «Повесь меня за кишки».

— Ну, когда будешь писать рецензию, попытайся сказать что-нибудь приятное. Особое внимание удели тошноте и отвращению.

Хейзелтайн посмотрел на меня с ненавистью.

— Джордж, как я могу так поступить? Ты забыл о клятве критика, восходящей к временам Древней Греции. В переводе на английский она гласит: «Даже если объект божествен и кругозор бескраен, попытайся сбить спесь и произнеси нечто мерзкое». Джордж, я не могу нарушить клятву, хотя она разрушает мою любовь и разрывает меня на части.

Я решил навестить мисс Лиссауэр. Я не был с ней знаком и представился близким другом Люция Ламара Хейзелтайна.

Это, совместно с моим полным достоинства видом, произвело на нее неизгладимое впечатление, и скоро она уже орошала слезами мою рубашку.

— Я люблю его, люблю его, — бормотала она, найдя сухое место на манжете и вытирая глаза.

— Тогда почему бы вам не попытаться написать что-нибудь такое, что ему обязательно понравится?

— Как я могу? — спросила она, посмотрев на меня с ненавистью. — Я не могу нарушить клятву писателя.

— А существует такая клятва?

— Да, восходит к временам Древнего Шумера. В переводе на английский она гласит: «Всегда будь проницательным и аналитическим, бей наотмашь любого критика».

Мое сердце обливалось кровью, когда я смотрел на разлученных влюбленных людей, и я почувствовал, что придется обратиться за помощью к Азазелу, которого я и вызвал из высокотехнологичного континуума, в котором он обитал.

Как ни странно, он пребывал в хорошем настроении и, помахивая дюймовым хвостиком, улыбнулся мне красным личиком с маленькими рожками.

— О Чудо Космоса, — сказал я, — Ты выглядишь довольным.

— Так и есть, — ответил он, — Я написал зилтчик, который был встречен с всевселенским одобрением.

— Что такое зилтчик?

— Шутка. Все смеялись. Для меня это большая победа.

— Хотелось бы и мне рассказать о победах двух молодых влюбленных, но их сердца разбиты. Исходя из того, что твой зилтчик был встречен со всевселенским одобрением, в твоем мире нет таких существ, как критики.

— Если бы так! — воскликнул Азазел полным негодования тоном, — Своими словами ты лишь подтвердил свое полное невежество. Среди нас есть эти окаменелые останки исчадий ада. Буквально на прошлой неделе, во время обсуждения другого зилтчика, который я состряпал, хотел сказать, сочинил, один критик призвал: «Ытатобарбо мотнародозед еещядремс овтсещус». Можешь представить невежество и подлость существа, посмевшего сказать такое?

— А что это значит в переводе?

— Не желаю пачкать губы объяснением.

Азазел начинал злиться, и я почувствовал, что его желание помочь начинает испаряться, поэтому поспешил объяснить ситуацию.

Он внимательно меня выслушал.

— Ты хочешь, чтобы я улучшил поведение этого критика?

— Да.

— Невозможно. Даже я не могу это сделать. Критику невозможно помочь на любом уровне развития технологии.

— Может быть, ты можешь каким-либо образом сделать его кем-нибудь другим, а не критиком?

— И это невозможно. Уверен, ты понимаешь, что критик не способен преуспеть в любой другой области. Если бы у него имелась хоть капелька таланта, стал бы он критиком?

— В твоих словах что-то есть, — сказал я, потирая подбородок.

— Впрочем, — сказал Азазел, — дай подумать. Ты говоришь, в деле замешан еще один человек? Писательница?

— Да, — с внезапным воодушевлением ответил я. — Ты можешь сделать так, чтобы она написала нечто удовлетворяющее всех, чтобы избежать критики?

— Сам знаешь, что это невозможно. Не бывает книги, удовлетворяющей всех, или, если уж на то пошло, достаточно хорошей, чтобы критик не разорвал ее в клочья. Иначе в чем смысл критики? Однако…

— Однако… — Я весь напрягся.

— Если я не могу изменить критика и не могу изменить писательницу по отдельности, я могу изменить их вместе. То есть я могу превратить критика в писателя, а писателя — в критика, используя закон профессионального сохранения, и тогда каждый из них, побывав, так сказать, по другую сторону баррикады, посмотрит на другого новыми глазами.

— Чудесно, — сказал я. — Думаю, ты нашел правильное решение, о Властитель Бесконечности.

Примерно через неделю я решил навестить Люция Хейзелтайна и убедился в том, что Азазел выполнил свое обещание.

Увидев меня, Люций тяжело вздохнул.

— Джордж, мне надоело быть критиком. Оскорбления со всех сторон, ненависть, презрение и нападки вымотали меня. Меня перестал удовлетворять даже острый восторг, когда я нахожу новый способ быть несправедливо мерзким и злобным в моих оценках литературных произведений.

— Но чем ты будешь заниматься? — с тревогой в голосе спросил я.

— Стану писателем.

— Но, Люций, ты не умеешь писать. Ну можешь написать критическую статью, да и то с трудом, не более.

— Я буду писать стихи. Это просто.

— Ты уверен?