Фантастичнее вымысла

Малое становится великим. Вместо привычного потока общих мест перед вами медленно скользят один за другим абзацы величиной в одно короткое предложение, каждый раз побуждая вас к эмоциональной оценке прочитанного. В лучшем случае Эми — адвокат, излагающий суть судебного процесса, факт за фактом. По одному свидетельству за раз. В худшем — фокусник, демонстрирующий ловкость рук. Но, читая ее тексты, вы принимаете в себя пулю, о полете которой вас никто не предупреждал.

Значит, мы с вами разобрали, что такое «лошадки», и «обожженный язык», и «ангел-летописец». Теперь немного порассуждаем о том, как писать «ближе к телу».

Хемпель показывает нам: чтобы заинтересовать читателя, рассказ не обязан превращаться в поток словоблудия. Не нужно хватать читателя за уши и забивать ему в глотку ваше повествование. Напротив, рассказ должен представлять собой последовательность вкусных, ароматных, осязаемых подробностей. То, что Том Спенбауэр и Гордон Лиш называют «быть ближе к телу», то есть вызвать у читателя физическую реакцию симпатии к тексту, вовлечь его в повествование на нутряном уровне. Единственная проблема с творчеством Хемпель — ее почти невозможно цитировать. Стоит выдернуть какой-то кусок из контекста, как он тут же утрачивает свою мощь. Французский философ Жак Деррида сравнивает создание художественных текстов с кодом компьютерной программы, установленной на жестком диске нашего сознания. Оно сродни соединению разрозненных макросов, которые совокупно создадут некую реакцию. Никто из известных мне авторов не достиг в этом такого совершенства, как Хемпель. Каждый ее рассказ настолько плотен, настолько крепко приварен к голым фактам, что вам остается лишь лечь на пол лицом вниз и восславить его.

Правило, которого я придерживаюсь, знакомясь с людьми — если мне нравится то, что они делают, — состоит в том, что мне хотелось бы стать свидетелем того, как они портят воздух или ковыряют в зубах. Прошлым летом в Нью-Йорке у меня проходили чтения в издательстве «Варне энд Ноубл», где я тепло отозвался о Хемпель, сообщив собравшимся, что если она напишет достаточно, то я останусь дома и, не вылезая из постели, буду читать ее книгу весь день. На следующий вечер она пришла на мои чтения в Виллидж. Я выпил кружку пива, и мы с ней поговорили. Дело обошлось без порчи воздуха.

И все же я надеюсь, что больше никогда не увижусь с ней. Но первое издание ее книги, то самое, за 75 долларов, я все-таки купил.

Гадая самому себе

На чердаке Мэрилина Мэнсона почти полночь.

Это площадка винтовой лестницы, на которой стоит скелет человека семи футов ростом с почерневшими от времени костями. Вместо человеческого черепа у него череп барана. По словам Мэнсона, когда-то череп этот служил алтарем в старой сатанистской церкви где-то в Британии. Рядом со скелетом протез, искусственная нога, которую после концерта, отстегнув, Мэнсону подарил какой-то инвалид. Рядом — парик из кинофильма «Джо Дерт».

Это финал десятилетней работы. Это — новое начало. Альфа и омега человека, который целое десятилетие трудился над тем, чтобы стать самым презираемым, самым страшным исполнителем. Своего рода защитная реакция, помогающая выжить. А может, он стал таким просто от скуки.

Стены вокруг красные. Мэнсон сидит на черном ковре, тасует карты Таро и говорит:

— Очень трудно гадать для самого себя.

Где-то, рассказывает он, у него есть скелет семилетнего китайского мальчишки, разобранный на части и запечатанный в пластиковые пакеты.

— Наверное, я смогу сделать из него канделябр, — говорит Мэнсон.

Где-то стоит бутылка абсента, который он пьет, несмотря на то, что боится разрушить свой мозг.

Здесь, на чердаке, хранятся его картины и рукопись его новой книги — романа. Мэнсон показывает эскизы новой колоды карт Таро. Почти на каждой карте — его собственное изображение. Мэнсон — Император с протезами вместо ног, сидящий в кресле-каталке. Он сжимает в руках винтовку. За его спиной перевернутый, древком вверх, американский флаг. Мэнсон — безголовый Шут, срывающийся вниз с обрыва с зернистым фото Джеки Онассис в розовом костюме на фоне рекламного плаката избирательной кампании Джона Фицджералда Кеннеди.

— Это новая версия карт Таро, — объясняет он. — Я заменил мечи ружьями. Судья взвешивает на весах Библию и человеческий мозг.

Поскольку каждая карта имеет несколько значений, то ей присущ по-настоящему магический, ритуальный элемент. Когда тасуешь колоду, то считается, будто передаешь картам свою энергию. Звучит сомнительно. Я этим редко занимаюсь. Мне больше нравится символизм, а не желание довериться предсказаниям.

— Думаю, резонно будет задать вопрос: «А что же дальше?», — говорит он. Затем раскладывает карты и начинает истолковывать их значение. Было бы более точно сказать: — А какой же мой следующий шаг?

Мэнсон истолковывает первую карту: Иерофант.