Фантастика 1971

Развитие этих мыслей в более конкретном преломлении мы найдем и у Ф.М.Достоевского. В его «Дневнике писателя» есть два рассказа, которые он сам обозначил как «фантастические». Уже одно это указание не позволяет нам миновать их. Но рассказ «Кроткая» — о несчастной женщине, которая вышла замуж за владельца ссудной кассы и, не выдержав такой жизни, покончила с собой, не содержит на первый взгляд ничего фантастического. В предисловии «От автора» Достоевский счел нужным пояснить, почему же он все-таки поставил эту рубрику над рассказом: «Я озаглавил его «фантастическим», тогда как считаю его сам в высшей степени реальным. Но фантастическое тут есть действительно и именно в самой форме рассказа…» Дело в том, что этот рассказ идет от имени мужа, жена которого только что совершила самоубийство, а он пытается осмыслить происшедшее. Разумеется, в такие часы человек не станет браться за перо и делать свои беспорядочные мысли достоянием общественности. Поэтому Достоевский и говорит, что его монолог записан как бы подслушивавшим его стенографом. «…Отчасти подобное уже не раз допускалось в искусстве. Виктор Гюго, например, в своем шедевре «Последний день приговоренного к смертной казни» употребил почти такой же прием и… допустил еще большую неправдоподобность, предположив, что приговоренный к казни может (и имеет время) вести записки не только в последний день свой, но даже в последний час и буквально в последнюю минуту. Но не допусти он этой фантазии, не существовало бы и самого произведения — реальнейшего и самого правдивейшего произведения из всех, им написанных» (разрядка моя. — В.Р.). Обратим внимание на то, что уже второй авторитет в области литературы ставит фантастику рядом с понятием «самый правдивый».

Но если можно записать от первого лица мысли человека, которого ведут на казнь, то можно ведь пойти и дальше и записать «мысли» мертвецов, в чем тогда не будет никакой мистики. И вот в «Бобке» Достоевский отправляет на кладбище третьеразрядного литератора-алкоголика. Здесь фантастика — фельетонный ход, давший писателю возможность очередного осуждения нравственного разврата, в который, по его мнению, повержены все слои городского общества. «Заголимся и обнажимся!» — скандирует не в меру бойкий покойничек. «Я ужасно, ужасно хочу обнажиться».

«Да поскорей же, поскорей! А когда же мы начнем ничего не стыдиться?» В «Сне смешного человека» (1877 г.), хотя и лишенного подзаголовка ’«фантастический», мы находим еще одну маленькую утопию, на этот раз бесспорно реакционную. «Смешной человек» убедил себя в том, что в жизни всем все равно, а потому и порешил выстрелить в себя из револьвера.

Герой рассказа и совершает самоубийство, но во сне. Во сне же он был унесен через темные и неведомые пространства к такому же солнцу и к такой же земле, но земле прекрасной, и прежде всего Своими людьми. «Это была земля, не оскверненная грехопадением, на ней жили люди несогрешившие, жили в таком же раю, в каком жили, по преданиям всего человечества, и наши согрешившие прародители, с тою только разницей, что вся земля здесь была повсюду одним и тем же раем». Итак, еще один золотой патриархальный век. И вот этот-то рай наш герой из ненавистного Достоевскому цивилизованного мира разложил, развратил. Он бросил в невинные души семена лжи и сомнения, родившие сладострастие, жестокость, ревность, рабство. Вспыхнули войны, возникли союзы, но «уже друг против друга», образовалось понятие о чести, и в каждом союзе поднялось свое знамя. И тогда появилась наука, которая стала объяснять людям, как и где искать истину, появились законы, которые еще больше ожесточили всех. И все эти беды, по мнению автора, произошли потому, что люди стали любить себя больше, чем ближних.

И он принимается высмеивать социалистов (этого слова в рассказе нет), «которые начали придумывать: как бы всем вновь так соединиться, чтобы каждому, не переставая, любить себя больше всех, в то же время не мешать никому другому… Целые войны поднялись из-за этой идеи».

Проснувшийся и прозревший герой уже не помышляет о самоубийстве, ибо решает проповедовать любовь к ближним и самому быть примером такой любви.

Неблагодарные люди, правда, объявляют его сумасшедшим. Мы находим здесь отражение тех же мыслей, которые Достоевский выскажет в «Братьях Карамазовых», снова противопоставив христианские добродетели «безнравственному» социализму.

* * *

НАЧИНАЯ С ДЕВЯНОСТЫХ ГОДОВ КОЛИЧЕСТВО ФАНТАСТИЧЕСКИХ КНИГ увеличивается и увеличивается, а литературная форма их приближается к той, которая привычна для нас. Дать общую характеристику фантастике этого периода так же трудно, как дать общую характеристику всей литературе.