Теперь движение к тропическому поясу приобрело деловой смысл — уйти оттуда, где возможно наступление холодов. Отоспавшийся за первые недели Стван стал совершать свой переход и ночью, ориентируясь по крутящемуся театру звезд. Досаждала щекотавшая шею борода, Стван острым краем раковины подпилил ее. Ногти на руках можно было обгрызать, на ногах — оторвать полосками, предварительно размочив.
Началась заметная прибавка тепла, в безветренную погоду было знойно. Морская живность делалась гуще, разнообразнее.
Порой дно лагуны устилали тела, тела, приходилось шагать в обход, чтобы не ступать прямо по шевелящемуся. Иногда Стван натыкался на области, где вода была почти полностью замещена прозрачной кипящей кашей — гидры, червячки, медузы, крошечные водоросли, какие-то бойкие личинки, просто клетки, еще не знающие, во что им обратиться. Все двигалось, пожирало друг дружку, оставляя новое и меняющееся, вероятно, потомство. Видно было, что жизнь геологически скоро выплеснется-таки на сушу — не от чего-нибудь, а оттого, что некуда деваться. Огромная энергия, химическая, электрическая и еще бог знает какая, была аккумулирована в таких бассейнах.
Искупавшись там, Стван пробегал целые километры, нарочно зацепляя песок босой ногой, разбрасывая его веерами. Прыгал вверх и жалел, что нечем измерить высоту. Научился отличать солнце на коже избирательно — каждый отдельный лучик его.
И воздух тоже и мягкую ласку воды, когда она лукаво наступает некрупной волной, оплескивает живот и грудь, бросая там и здесь блестящие капли — крошечные линзы, сквозь которые концентрированный световой поток колет озорными иголочками.
Три стихии — свет, влага, воздух, — не задерживаясь, ощутимо проходили в поры, внедрялись ионами в красную плоть мускулов, слаженную неразбериху внутренних органов, делая там свою оздоровляющую работу. Накопившаяся сила требовала исхода, Стван мощно бил кулаком в земную твердь и знал, что хоть немного, но проваливает своим ударом эллипс вращения планеты вокруг светила.
Временами он спрашивал себя, почему бы вообще не рассыпать людей в разные секунды палеозоя — не преступников, а просто всех, уставших от городской тесноты, обилия проблем и вещей. Сюда их, в теплое, озаренное голубизной одиночество!
Он соображал, что в формулировке приговора были слова: «отвечая желанию». А разве многие не пожелали бы?
Так радостно было Ствану, что далеко позади он оставил отмель, которая первой открылась ему, затерялся, почти растворился в забвении синих трепещущих далей.
Где он сейчас?… То ли под его стопой великий праматерик Пангеа, которому разойтись на пять частей света? А может быть, южный сверхконтинент Гондвана, дочь Пангеи, или безбрежное древнейшее море Тетис?
Он шагал, шагал и добрался до конца отмелей. В три стороны чистый морской горизонт.
Лежал на животе, раскинув локти, положив подбородок на скрещенные пальцы. Смотрел прямо перед собой, Почти неизменная поза в течение трех дней.
Соскучился здесь. Но не мог назад — это было как отдавать завоеванное. Кроме того, ближе к месту, где Стван плакал после суда, он становился наказанным, несамостоятельным.
А чем дальше, тем вольнее.
Но некуда было дальше.
Вспоминая суд, он впервые без раздражения подумал об эпохе, которую его заставили покинуть. Да, в будущем вращается этот шар Земли. Население сосредоточилось в протянутых вверх мегаполисах, пространства суши возвращены лесу, лугам, саванне. Чертит небо Башня, через которую его низвергли в прошлое.
Он схватился за горло.
— Меня низвергли! Но ведь…
Непонятно, как его прежде не осенило. В той прежней жизни сколько показывали лент. Сюда, в начальные периоды палеозоя, отправляют детские сады на оздоровление. Он сам сто раз видел на экране эти сценки — пухленькая малышня в белых панамках и девушки-воспитательницы. Да и вообще, прошлое вплоть до питекантропов постоянно навещается: палеоботаники, художники, геологи, какие-нибудь там климатологи.
Стван даже оглянулся — сеть времен населена, может быть, и сейчас кто-то с горизонта шагает по отмелям. Потом опомнился. Маленьккх-то действительно отправляют, правда, позже: в ордовик либо в силур. Но даже если и в кембрий, который длится около ста миллионов лет, то, уж конечно, не к нему, приговоренному. (Кстати, по миру наверняка распространен его портрет — в том числе на всякий случай и тот гипотетический облик, который Стван должен бы принять после долгого пребывания на песках.) А кроме детей, других посетителей мало. В этой сфере тоже бесчисленные документы, согласования, увязки. Собственно, эта переорганизованность мира и вынудила его на преступление. Вольнее себя чувствуют генетически одаренные, крупные предприниматели, миссионеры или те, которые, обладая дьявольским терпением, вцепились в какую ни на есть нуднейшую проблему, провисели на ней клещом двадцать лет, остальному чужие, и тем завоевали право участвовать во всем, что данной сферы касается: симпозиумы, концерты, путешествия во времени, поездки в пространстве, соревнования, ралли, трали-вали.