Фантастика 1980

А пять лет назад получаю я письмо от поверенного мадам Элизабет Ван-Роуэн. Она, оказывается, ушла на пенсию, упоминание о стимуляторе ее карьере больше не грозит, готовятся к выпуску ее мемуары, и мне предлагается ознакомиться с соответствующим местом в корректуре и либо согласиться, либо возразить против опубликования. Я прочитал корректуру — все правильно мадам описала, только добавила, что — увы! — у меня не было никаких агрессивных намерений, чем и объясняется столь сильное действие ее оборонительных средств.

И фамилию мою изменила, назвала меня «мистер Булуйеф».

Я ответил, что против публикации не возражаю.

Так что, рассказывая вам эту историю, я своего заслуженного с риском для жизни джентльменского звания никоим образом не порочу.

Ион Мынэскуртэ Завтра, когда мы встретимся (Пер. с молд. В. Балтаг) Рассказ

Неделя первая

Это было прекрасно, как полет стрелы. С веселым свистом в ушах, с тихими беседами в салоне корабля.

Потом появился черный снаряд, и полет по программе был прерван…

Какой невероятно глупый случай, — сказал он себе, закуривая. Надо же, при возвращении, после стольких лет шатания в космических пустынях… Спаслись от монстров планеты № 2467, остались целыми и невредимыми при столкновении с этими ужасными призраками планеты с тремя солнцами… Ему хотелось ругаться, но подходящего ругательства не находилось, и он махнул рукой — что еще было делать?

Он не верил в чудеса, отлично понимая, что на помощь рассчитывать нечего. Вокруг одна звездная пустыня, бесплодная, как миллионы Сахар, если не больше. Несколько дней он наблюдал за роением солнц, методично описывающих круги и движимых дьявольской небесной механикой. Теперь они тоже попали в колесницу этой машинищи, сами стали колесиком гигантского механизма или же пылинкой, которую будет мотать туда-сюда, пока она не превратится в ничто.

«SOS!» — он подал сигнал, абсолютно не веря, что кто-то услышит его-в межзвездной целине. Да если бы и услышал, вряд ли он успеет помочь. «SOS!», «SOS!» — было пустым звуком…

Неделя вторая

Всходившие один за другим солнца были бледны, лили мутноватый свет, а он все пытался подыскать им сравнение. Должны же они быть хоть на что-нибудь похожи. Пожалуй, на тугодумных и холодных черноморских медуз. Он вспоминал море, ослепительное солнце, затем желатиновые тела, мокрые щупальца, и его колотил неприятный озноб. Самое плохое, заключил он, в том, что эти набитые плазмой чучела и их водянистый свет будут сопровождать нас вечно… И он захохотал — подумаешь, велика важность! И поморщился — подумаешь, велика важность! И нахмурился, и даже было хотел поднять руку…

Но, как бы посмотрев на себя со стороны, он увидел всю курьезность, неуместность жеста.

«Мне всю жизнь фартило, — заставил он себя переключиться на другие мысли. — Должно здорово повезти, чтобы отсрочить смерть. Нам повезло. Значит, один из нас родился под счастливой звездой. Как мы только остались в живых? Что ни говори, а этот валун летел на сумасшедшей скорости… Но валун ли это?» И на него вдруг нахлынуло былое, то самое время, когда он, мальчишка из Попешт, частенько отправлялся в долину Булбочь. Это был большой луг, длинным коридором соединявший Попешты и Булбочь. В высокой, по самые колени траве его ровесники пасли коров. Порой они задирались, бросались камнями. Однажды кто-то угодил ему камнем прямо под коленную чашечку, и он упал как срезанный. Наконец боль приутихла, но ходить было нельзя — нога не слушалась, вдруг став чужой. Подчинялась она не ему, а синяку, расплывшемуся под коленом. Помнится, это ужасно его обескуражило. Было все при себе — руки, ноги, голова, небо, деревья, воздух, и все же что-то неуловимо переменилось, и он беспомощно озирался, стараясь постичь — что же именно переменилось?…

Вот и сейчас он был беспомощен. Устремив глаза в пустоту, казнился мыслью — откуда тут быть радости? Правда, радость скорее походила на страдание, но все же была радостью.