Фантастика 1982

– Ну да, - Гофман уже вытянул из багажника вещи, - сообщили. У меня приемник. С телеустройством. Я в курсе. Вы можете оставить машину здесь и выключить, хотя она, зараза, полностью и не выключается.

– Не любите систему? - что-то будто подтолкнуло Сезара.

– Да я о том, если кто забивается сюда, значит, ему надоело гнаться за коэффициентами и он убегает подальше от машинерии. А у меня система своя, своя электроника.

Гофман понес чемоданы в хижину.

– Сколько же вам лет?

– Да уже за шестьдесят.

“Староват для двадцать первого века, а для моего - лет около сорока, не больше. Юношеская спина”.

– И давно здесь?

– Пожалуй, тридцать шеcтъ годов.

–И все время сам?

– Почему? Мужику самому не продержаться. Была старуха, правда, недавно, лет десять назад, втемяшилось ей что-то в голову, не выдержала, убежала к сестре. Роботам со спины пыль стирает, - рассказывал, не оборачиваясь, Гофман. - А мне уже все равно. Я здесь корни пустил. Еще до того, как выписал ее сюда.

– Как… выписали?

– Заказал. Это делается просто. Вот и приехало чучело. А мне все равно. Было бы с кем словом переброситься. - Гофман остановился и оглянулся на Сезара: - А ребятишек не захотела, чертовка. Говорит, мы с тобой дураки, и дети пойдут такие же. - Гофман сплюнул и двинул дальше. - А к старости все равно не выдержала.

– Я посижу здесь на лавочке, - бросил ему вдогонку Сезар. - Подышу.

– Дышите, дышите. Я тем временем чемоданы разберу да что-нибудь к обеду приготовлю.

Сезар сел на скамейку в тени дикой груши, ветки зонтиком нависали над ним, густые и тонкие, покрытые мелкими листочками. Как у всех дичков, сплелись, будто нитки вплетенные, ни конца, ни начала не найти, палец не просунуть. “У меня тоже так, - подумал Сезар, - сплелось - не разорвать, разве что разрубить одним махом. Но рубанешь по этим веткам - и кривое и прямое полетит. По живому рубить…” Он оглянулся. И то, что здесь, пока он сидел и думал, ничего не изменилось, неожиданно его успокоило.

9

– Видите тот мыс? - Гофман указал на противоположный берег озера. - Он высунулся как треугольник. И камыш стеной. А вдали дерево. Когда отстреляетесь, рулите лодку к нему, там и ночевать будем. Я и костер зажгу, на дым плывите. А пока что в обход пойду. За полчаса до сумерек и двигайте. Как только солнце зайдет, лет закончится… Ни пуха ни пера!

– К черту! О, едва не забыл: а какая же норма отстрела?

– Сколько пожелаете. Наплодятся, - бросил хмуро Гофман и ушел, словно медведь, с горбатым рюкзаком на спине.

Сезар удобней устроился в лодке и положил ружье на колени. Что бы с ним ни произошло, что бы ни случилось, это зеркальное озеро с зеленоватой водой, почерневшая деревянная лодка с облупившейся по бортам смолой, навсегда впитавшая влажный запах рыбы, эта прохлада в камышах и солнечный плес впереди, архаичный двуствольный винчестер, взятый у Гофмана вместо ружья с электронным прицелом, зеленые патроны, насыпанные в большую жестяную банку, - все это как будто отодвинуло куда-то кошмары и галлюцинации, и даже пальцы легонько дрожали на блестящем прикладе винчестера. И когда первые две утки пересекли небо, он было схватился, а потом, будто испугавшись, что это тоже сон, сдержался, провел их взглядом, как предвестников покоя.

“Только влет, только влет… - судорожно билась мысль, и хотелось, чтобы она судорожно билась и дальше, возвращая его к реальной жизни. - Только влет. И буду забирать, пусть видят меня, все честно…”

– Немного, но для первого раза прилично, - сказал потом Гофман и забрал из лодки уток - за головы, одной рукой.

Кипел ведерный котел на костре, Гофман довольно посмотрел на него и принялся за уток. “Пять”, - еще раз пересчитал Сезар и сел прямо на землю, опершись о рюкзак. Гофман тем временем общипал уток, вынул складной нож и коротким движением разрезал утке живот. Положил в миску печенку, желудок, а сердце разрезал надвое.

– Видите? - протянул на ладони белую горошину.

– Дробь? - не понял Сезар.

– Белая?

– Действительно. - Сезар взял горошину. - Нарост, что ли?

– Нарост… - Гофман кисло улыбнулся. - Я лично уток с таким наростом в сердце не употребляю. Хотя по вкусу от настоящих не отличишь.

– Болезнь?

– Болезнь… - И снова злая кислая ухмылка. - Я не знаю, как это назвать. У меня был коэффициент 174, ровно 174, а сейчас, наверное, еще меньше, так что я многое не понимаю. Но вам скажу. Потому, что вы оттуда. - Он указал рукой в небо. - Для вас оно может иметь значение. Эта белая горошина значит, что утка искусственная, сделанная людьми. В горошине искусственный генетический код. И утки эти живут, как и дикие, даже скрещиваются с дикими. И наследство их уже имеет такие горошины. И уже трудно понять: искусственные или нет эти трава, деревья, звери. Не будешь ведь копаться во всем, чтобы найти подобную горошину, живую горошину. А так не отличишь. Теперь вам понятно? - В глазах Гофмана прыгали красные отсветы костра.

– Почему вы мне об этом говорите? - хрипло спросил Сезар.