Фантастика, 1985 год

По свидетельствам очевидцев, Пахарь временами словно испытывал Регину, обращаясь с ней как последний негодяй. Вообще наши эксперты-характерологи в данном пункте описывали Пахаря весьма красноречиво. По их словам, Пахарь способен был, обожая женщину, дойти до самозабвения, мог, изощренно и верно служа ей, вознести ее на высоты счастья, а потом вдруг по странной прихоти раздраженного чувства, с каким-то злобным вдохновением тут же и унизить ее, - может быть, только для того, чтобы опять начать все сначала, опять бросить все к ее ногам и в конце концов заставить-таки ее в очередной раз смириться, перешагнуть и через эту обиду, и через эту горечь, и через уязвленную гордость - словом, опять утратить всякое самолюбие. Впрочем, по тем же свидетельствам, Регина порой тоже беспощадно терзала самолюбие Пахаря, провоцируя его на разного рода крайности… В общем, они любили и потому мучили друг друга. Такое бывает между людьми. Но мне все равно было горько слышать про эти роковые страсти. Регина всегда вызывала во мне симпатию. Как эта красивая и гордая женщина могла снизойти до связи с брейкером, более того, выносить все те унижения, которым он ее подвергал?

Сейчас остается только жалеть, что этот вопрос так и остался для меня риторическим. Попытайся я на него ответить, изучить отношения между Пахарем и Региной, - может быть, мне уже тогда удалось бы догадаться об истинных намерениях Пахаря. Ведь помнил же я тот памятный вечер и разговор с Региной - разговор, во время которого у меня впервые появилась мысль о том, что “на пажитях небесных” могут, пожалуй и впрямь решаться судьбы человечества.

Это было незадолго до разрыва Регины с Маном. Я прибыл на Амброзию по анонимному вызову, специально для встречи с человеком, который обещал в письме “обратить мое внимание на исследования, грозящие поколебать стабильность цивилизации”. В этот день молодой, тридцатидвухлетний руководитель биостанции доктор Стефан Ман растолковал мне, что такое аутотрофный синтез, я осмотрел лаборатории, реакторы, побывал в польдерах, но так и не понял, откуда может грозить опасность. Наоборот, все, с чем я встречался на Амброзии, представлялось мне высочайшим воплощением гуманизма. Шутка ли сказать - искусственная пища!

“Люди расселились уже до орбиты Юпитера, - говорил, - и продолжают упорно, с неимоверным трудом создавать вокруг себя земную биосферу. И в космосе мы, борясь с голодом, пытаемся действовать все тем же архаичным способом: взрыхлить почву, посеять зерно и собрать урожай. Мы никак не можем освободиться от пашни, от навоза и потому похожи на мореплавателей эпохи Магеллана, которые, отправляясь в путь по воде, с собой брали тоже воду. Но подумайте: ведь достаточно разъединить молекулы воды и молекулы соли, чтобы морская вода стала пресной. Точно так же достаточно определенной рекомбинации молекул, чтобы превратить любое неорганическое вещество в белки, жиры и углеводы. Некоторые простейшие организмы, грибки - дрожжи кандиды, например, - способны превращать нефтепродукты в высокомолекулярные соединения. Моллюск тридакна давно воспет в литературе за умение перерабатывать себе в пищу неорганические вещества. То есть аутотрофный синтез в природе есть и процветает. Так почему бы и нам не смоделировать его? Люди всегда стремились избежать проклятия, по которому человек будто бы навечно обречен в поте лица добывать хлеб свой. И действительно: ныне аутотрофный синтез даст нам возможность легко создавать пищу из чего угодно, позволит наконец накормить страждущих и избавит человечество от вечной угрозы голода”.

В заключение Ман показал мне пробирку с мутным желтоватым киселем. Это была белковая плазма, синтезированная из углистых хондритов, которыми так богата Амброзия. “Когда-нибудь мы сможем перерабатывать астероиды, камни, космическую пыль в пищу, в этакую манну небесную”, - сказал при этом Ман. Я воспринял его слова как шутку и ответил, что до сих пор превращать камни в хлебы удавалось только мифическому существу. “Люди становятся богами”, - усмехнулся Ман.

Помню легкое чувство ошеломления, с которым я поздно вечером обдумывал у себя в гостинице идеи Мана. Я - человек, далекий от абстракций науки, вижу все практически, и тут как бы несколько сбился. В моем сознании словно бы выпал куда-то целый кусок мироздания - все эти страсти по хлебу: войны за жизненное пространство и мировой передел, стенания “страждущих”, высохшие черепа убогих и стоны голодающих. Я старался настроиться на глубокомысленный лад, но вместо этого в голову лезла какая-то дилетантская чушь, какие-то космические облака манной крупы, планетарные туманности из капель сиропа и Сатурновы кольца из сублимированных бифштексов.