Фантастика, 1985 год

Теперь, однако, отвлеченные идеи показывали свою силу; они порождали реальность, причем самую грубую, с уголовным оттенком. Камни, превращенные в хлебы, думал я, безопасны лишь в книгах; будучи материализованы, они становятся взрывчаткой, поводом для столкновений и катастроф. Что, если Ману и в самом деле удалось овладеть технологией библейского чуда? Иисус Христос не запатентовал своего изобретения, и вот уже люди, обыкновенные люди берутся за дело, которое всегда требовало мудрости богов. При этом они, конечно, не могут обойтись без споров, взаимных проклятий и ожесточенной борьбы. Неужели, думал я, эти два года ничего не изменили и Регина только для того сблизилась с брейкером, чтобы добиться победы над Маном? Эта мысль не отпускала меня до самой Амброзии, но я, однако, ничего не сказал Мейдену. Да и что я мог сказать? Что катастрофы на биостанциях вызваны желанием одной женщины вернуться к прежнему любовнику? Или что дела, которые вытворяет рыскающий в Поясе брейкер, - это просто “аргументы” в одном философском споре?

Хуже всего, что я в конце концов сам запутался. Когда я вспоминал слова Мана, мне казалось, что все стоит на своих местах, наука борется за гуманизм и человечество движется ко всеобщему благополучию. Но стоило мне встать на точку зрения Регины, как в деле открывались такие катастрофические бездны, в которых могла сгинуть не только биостанция. Самое жуткое, что, приближаясь к Амброзии, я не знал, выступаю ли я при этом спасителем или тем, кто толкает мир в пропасть. Так или иначе, я не ждал от Амброзии ничего хорошего. Мне теперь даже трудно было поверить, что благодаря успеху программы “Скайфилд” этот астероид мог стать вратами в рай. Даже внешне Амброзия мало подходила для столь радостного места. Все углистые астероиды необыкновенно темны, это самые мрачные объекты в Солнечной системе. Двухсоткилометровая косматая глыба Амброзии, растущая на экране как медленный черный взрыв, походила скорее на вход в преисподнюю, чем в райские кущи.

Один из бытовых отсеков биостанции пышно именовался “Отель “Амброзия”. Пахарь зарегистрировался там под чужим именем и вселился в номер, который заранее был подобран так, чтобы, выходя из него в любую сторону, брейкер обязательно проходил мимо комнаты, занимаемой нашим человеком.

В номере Пахарь пробыл недолго. Как было установлено, он проглотил две таблетки успокаивающего средства и запил их стаканом минеральной воды. Затем он спустился в холл и спросил у портье, какой марки компьютер используется на биостанции и постоянно ли он действует в синхронном режиме с ИНИКСом. Ему ответили, что все работы на астероиде программирует и проводит компьютер “Логос-дейта”, который входит в ИНИКС на правах подсистемы и непрерывно общается с ним.

После этого Пахарь отправился на встречу с Маном. Разговор между ними состоялся в баре на верхнем этаже отеля. Наши люди находились двумя этажами ниже и наблюдали происходящее с помощью телекамер, установленных в зале. Как только встреча закончилась, на связь со мной вышел руководитель группы наблюдения Эдмунд Дин.

– По распоряжению Мейдена мы переходим в ваше подчинение, комиссар. Когда вы будете на Амброзии?

Я ответил, что посадка состоится через полтора часа, но у нас нет времени ждать и следует обсудить беседу Мана с Пахарем прямо сейчас.

– Выберите из видеозаписи самое важное и покажите мне. Остальное можете передать словами, - сказал я Дину.

– Хорошо, - кивнул он. - Даю начало.

Экран мигнул, появилась картинка, и я увидел Пахаря сидящим за столиком в баре. Через минуту к нему приблизился Ман, поздоровался, сел. При этом сработал трансфокатор, лицо брейкера придвинулось вплотную, и я впервые смог отчетливо рассмотреть его. Пахарь выглядел сейчас совсем не так, как на голограмме, которую я видел на совещании. Передо мной было лицо одержимого, может быть, даже безумца. В нем присутствовало все, что обычно любят описывать авторы дешевых детективов: запавшие глаза, потный лоб, горящий, беспокойный взгляд, фанатично сжатые губы. Во всем облике Пахаря ощущалось огромное внутреннее напряжение, временами переходящее в явственную лихорадку. Словом, это был человек, живущий, что называется, на пределе. Я немало видел подобных типов; такие люди слишком развиты, чтобы невозмутимо сознавать себя вне закона, и потому живут с ощущением насекомого, которого вот-вот прихлопнут. В конце концов это их так изматывает, что они даже с облегчением протягивают.руки, когда им надевают наручники.

– Вас прислала ко мне Регина? - спросил у Пахаря Ман.

Было заметно, что он волнуется.

– Нет, - усмехнулся Пахарь. - Я сам пожелал вас видеть. Регина лишь рассказывала мне о вашей работе.

Лицо Мана поскучнело.

– Вы, очевидно, биолог? - спросил он без особого любопытства.

– Нет, я кибернетик.

Ман удивленно взглянул на Пахаря: - Тогда не понимаю… чем, собственно, обязан…

– Я задам вам несколько вопросов. Прошу вас ответить на них предельно искренне. Это очень важно.

Ман пожал плечами: - Если смогу - пожалуйста.

– Почему вы расстались с Региной?