Поэтому не надо лгать и твердить о том, чего нет. Вы можете сказать, что, раз этого нет, надо делать, и пусть “выходцы” совершенствуются. Да я знаю, вам бы очень хотелось переделать этих поселенцев Пояса. Из таких, как вы, пламенных идеалистов, всегда выходили хорошие тираны и узурпаторы, любители великих передряг. Но пойдите спросите у людей: многие ли из них хотят передряг? И еще объясните им, в чем состоит нравственное совершенствование, какой это жестокий и мучительный труд, как неизбежны в нем разные казни и муки душевные - ведь так, кажется, про это гении-то писали? И вот, когда вы им все это расскажете и призовете следовать за вами, они засмеются и скажут: “Лучше видеть глазами, чем бродить душою”. Эту строчку здесь, на Мидасе, можно слышать двенадцать раз в сутки, а вы до сих пор ее смысла не поняли. А ведь это - первейшая заповедь всякого здешнего человека, а вместе с тем и то “зло”, с которым вы боретесь. Нет, никогда не захочет здешний по мукам “бродить душою”, он от вас уйдет и придет ко мне - туда, где можно просто “видеть глазами” много простых и приятных вещей.
Вот, комиссар, каков здешний народец. А вы говорите, будто знаете, как ему жить и чего хотеть. Ничего вы не знаете.
Да и, сказать по правде, никто об этом ничего не знает. Единственное, что можно сказать, уже заявлено: “Кто знает, что хорошо для человека в жизни, во все дни суетной жизни его, которые он проводит как тень?”…В моем сознании еще звучали эти слова, когда настойчивый сигнал зуммера вернул меня к реальности - в ночь, в отель, где я сторожил Пахаря. Откуда-то издалека, из невообразимой глубины, словно с другого конца галактики, на экран сквозь помехи прорвалось лицо Мейдена.
– Я на Герионе! - прокричал он сквозь треск. - Слушай меня внимательно!… Мы здесь раскопали… Пахарь готовит убийство!
Сейчас мне уже не передать то чувство, которое охватило меня после слов Мейдена. В нем были и гнев, и горечь, и отчаяние. Все-таки, несмотря ни на что, несмотря на деятельность “мыльных клубов”, несмотря на тайный ввоз алкоголя и нар котиков, убийств в Поясе еще не было. Я не сомневался, что когда-нибудь начало им будет положено, однако мне и не снилось, что это произойдет так скоро. Кроме того, меня поразил способ, которым Пахарь решил осуществить свое намерение.
После Мейдена экран занял Ривера и максимально Кратко объяснил мне, как задумано первое в Поясе убийство. Готовя его, Пахарь использовал опять же могущественный и вездесущий ИНИКС, проявив при этом незаурядный талант кибернетика. На убийство по воле Пахаря была нацелена вся компьютерная сеть, разбросанная на астероидах между Марсом и Юпитером, Сквозь помехи и треск (опять бурлило Солнце) я с трудом со слов Риверы понял, что власть над ИНИКСом Пахарь получил, изобретя новый способ общения с компьютером.
Признаться, мне до сих пор далеко не все понятно в этих кибернетических тонкостях, но я попытаюсь объяснить. Секрет Пахаря заключался примерно в следующем.
Оказывается, любой язык - и человеческий и машинный - вовсе не самое эффективное средство общения. Знаки любого языка допускают, чтобы их перевирали, толковали превратно.
Поэтому сообщения, переданные знаками языка, могут быть восприняты или не восприняты, быть истинными или ложными, быть поняты верно и неверно. А вот импульсы биохимического и биофизического характера неизменны, они не зависят от индивидуальных особенностей адресата - от его желания, настроения и степени компетентности; они, подобно силе тяжести или свету, могут только быть или не быть. И хотя эти доязыковые импульсы, которыми обмениваются простейшие организмы, стоят неизмеримо ниже на лестнице эволюции, чем знаки языка, в эффективности передачи информации они их превосходят. Так, амеба воспринимает благоприятное изменение условий и начинает размножаться; никаким другим сигналом ее не обманешь. Основываясь на доязыковой коммуникации, амёбы, лягушки, крысы “понимают” поступающую извне информацию всегда, а мы, люди, пользуясь языком, допускаем в толковании сообщений массу ошибок и неясностей.