Фантастика, 1987 год

В зашифрованном виде законы архаического мышления содержатся в мифах и сказках. В них прослеживаются магия загадки и отгадки, обмена (в частности, обмена добром на добро), числовая магия (определенное число дней, лет, препятствий, испытаний, и даже голов у Змея Горыныча). Тут вам и семь дней недели и семь дочерей и еще множество “семерок”. Поразительно и сходство персонажей сказок в различных культурах, столь же поразительно сходство большинства эпосов. Это единство человеческой культуры демонстрирует единство генезиса человеческого сознания. Нетрудно, однако, видеть, что архаическое, магическое или, как мы его определили, мифопоэтическое мышление, имея столь большое значение у современного человека, есть чрезвычайно важный фактор, который органически сосуществует с логическим, научным мышлением. И это -изучение исключительно важно, ибо с архесознанием связаны истоки религиозности, мистики и, если хотите, этологии человека - особенностей его жестов, мимики и вообще “неосознанных” действий. В этом же кроются предпосылки к разгадке некоторых психопатологических состояний.

Миф является предысторией научной классификации мира.

То, что в научном анализе рассматривается как сходство или иной вид отношения, в мифологическом выглядит как тождество, а расщеплению на признаки в мифологии соответствует разделение на части. Таким образом, в основе предрассудка, мифа, мистики, магии, да и религии в целом, лежат некоторые специфические особенности мышления, а их изучение и есть исследование генезиса человеческого сознания, которое в принципе двуедино. Можно предположить, что эволюции культуры сопутствует рационализация мифа (“Мы рождены, чтоб сказку сделать былью”).

При некоторых патологических состояниях, в частности при шизофрении и истерии, особенности поведения отчетливо сходны с поведением, типичным для архаического сознания. В частности, в таком сознании живет целый мир существ - носителей признаков как человека, так и животных, а сам субъект живет будто в переходном мире. В окружении людей с “архесознанием” зачастую встречаются “животные наполовину” (например, русалки). Такие образы часто пугающе безобразны и органически связаны с природой (например, лешие, домовые, буки). В целом их ход мыслей иррационален, и поэтому его трудно предугадать. Однако и в психической патологии, особенно в прошлые века, встречались виды поведения с характерным регрессом и своеобразным перерождением. Очень часто эти патологические состояния вызывались соответствующими ритуалами. Вспомните Рыбника-убийцу из “Легенды о Тиле Уленшпигеле”, людей-пантер, которые подражают поведению хищников и даже имитируют их следы.

Общий принцип такого перерождения в метафорической форме прекрасно показан С. Лемом в рассказе “Маска”. Блестящая дама обнаруживает, что превращается в автомат, который преследует жертву, выбранную для удовлетворения инстинктивной любви.

Описаны также патологические случаи “перерождения” в сирен, русалок, с копированием традиционного “поведения” этих мифических существ. Подобные изменения психики приводят к своеобразной второй жизни, которая, в общем, есть шаг назад для данного индивидуума, и поэтому является регрессом. Для этой “второй жизни” характерны другое имя, другие привычки, другой тип поведения. Хотя, конечно, мечта об иной жизни живет в каждом, эта жизнь в принципе иррациональна, все невозможное в ней возможно, все запретное разрешено. Однако полная реализация ее наблюдается лишь в патологических случаях. В романе М. Фриша “Штиллер” преуспевающий и модный скульптор внезапно бросает все и становится скотоводом в Аргентине. Вернувшись на родину в Швейцарию, он “изгоняет” из себя события первой жизни, хотя опознается многими именно как скульптор. В принципе “вторая жизнь” есть как бы приспособление, противодействие какому-то стрессовому состоянию. Больной спасается в другом образе, надеясь, что в нем он будет огражден от неприятностей, потому что он “другой человек”. Поведение “наоборот” с бегством от реальной ситуации ранее широко практиковалось в монашестве, в религиозном уходе от мира.

Ныне такое случается редко. Но вот “перелицовка” людей довольно распространена. Не этим ли отчасти объясняется у иных людей тяга к смене профессий, охота к перемене мест, наконец, пристрастие одних к рыбалке, других к картам, а третьих к различным хобби, составляющим фактически суть их жизни. Иногда это граничит с патологией. Один видный ученый, хороший практик, приходя домой, спешит переодеться и засесть за мольберт. Его хобби - живопись. Художественные увлечения встречаются у специалистов разных профессий. Но у нашего пациента одна особенность: он уверяет, что помнит динозавров и ящеров, и поэтому стены его квартиры сплошь завешаны картинами - воспоминаниями тех времен на темы “той” жизни (“Вот я с палицей, а вот охочусь на мамонта…”).