Фантастика, 1987 год

Секунду Девис и Прайс стояли не шевелясь: откуда шалаш и кто может быть в нем? Но тут из двери послышалось:

– Входите, что же вы? Я вас жду.

Вот как - оказывается, исследователей в тридцати миллионах лет от их времени ждали!

Девис и Прайс нерешительно двинулись к шалашу, нагнувшись вошли в дверь.

На подстилке из веток - ни стола, ни какого-либо подобия стульев в шалаше не было - в потрепанном донельзя, продранном на локтях и коленях костюме лежал человек, исхудавший, кожа да кости, с седой бородой, гривой, казалось, не знавшими ножниц с сотворения мира.

Еще более удивительными были его слова:

– Вас жду, доктор Девис,- подал он руку,- и вас, Прайс, - пожал руку профессору.- А что знаю ваши имена - не удивляйтесь: у меня абсолютное знание.

Исследователи были поражены не менее, чем в ту минуту, когда увидели шалаш. Кто это мог быть? - вихрем проносились мысли у одного и другого. Только он - единственный человек в такой дали от двадцать первого века - путешественник по времени.

– Да, да,- угадал их мысли Путешественник.- Я и никто другой. Извините, что не могу предложить вам уютных кресел и кофе. В последнем рассчитываю на вас.

Прайс молча отвинтил колпачок, подал Путешественнику термос.

Тот жадно пригубил, щеки заходили на его лице ходуном, борода затряслась.

Казалось, он был не в силах оторваться от кофе, перевести дыхание. Но он вернул термос с благодарностью, кивнув:

– Я и так умру,- сказал он.- У меня только сорок минут для вас. С момента встречи сорок минут,- уточнил он.

Девис невольно взглянул на часы, было двадцать минут двенадцатого.

– А потому,- сказал путешественник,- я в своем повествовании буду краток. Вы ведь ждете рассказа о моем втором путешествии? Записывайте меня, снимайте на кинопленку, что вы, правда, уже делаете.- Путешественник кивнул на перстень профессора: - Но ради бога не перебивайте меня, не останавливайте. Я продумал рассказ и уложусь точно в срок, на детали у меня нет времени.

Странный это был рассказ, и странная была обстановка. Девис и Прайс сидели на земле. Девис, подвернув по-турецки ноги, Прайс полубоком к рассказчику. Ветер шелестел в стенах шалаша жухлыми листьями, ворвался в дверь, неся запахи и звуки палеогеновой эпохи. Мир для исследователей сосредоточился под этим первобытным сводом из трав и ветвей. Но путешественник рассказывал удивительное. Исследователи были захвачены рассказом, кажется, шли за Путешественником в повествовании и видели все его глазами.

– Не буду останавливаться на подробностях: ящеров Юры и Мела вы увидите сами. Теплые моря Триаса тоже увидите. Искупаетесь в океане Палеозоя. Всего этого я насмотрелся вдоволь: чудовищ, зверья, трилобитов, хотя и останавливался урывками. Великое однообразие, я бы сказал,- миллиарды лет. Особенно Протерозой: пустыня, пустыня. Страшно было останавливаться: подумать только, один на всей планете. Одиночество, знаете, как зыбучий песок: из него не вырвешься, от него не отмахнешься и не уйдешь. Порой мне казалось, что я застыл посреди плоского мира, прилип, как муха к липучке - потерял чувство движения, времени. Казалось, кровь остановилась в жилах и сердце не бьется, а совершает один бесконечный и последний удар. Если я останавливался, меня оглушала такая звенящая тишина, что в ней, кажется, я не слышал собственных слов, они таяли, расплывались на губах, как воск. Боже мой, не дай такой тишины и одиночества!

Я вскакивал в седло, нажимал рычаг до упора. Мелькали столетия, календари, и показания часов свидетельствовали о смене исторических эпох, смене суток… Если бы не это, я бы подумал, что кругом забвение, смерть.

Повернуть назад? Сколько раз приходила мне эта мысль. Но другая мысль командовала: вперед, вперед, проскочишь же это мертвое царство, впереди Архей, полтора миллиарда лет, еще и Протерозой не кончился.

Я готов был биться головой о Машину, выпрыгнуть на ходу из седла. Сходил с ума. Мне казалось, что Машина испортилась, стала. Я нажимал рычаг и останавливал Машину. И было одно и то же: белесый горизонт, белесое море. Ни кустика, ни травинки, вода не плескалась у берегов.

И все-таки - вперед, заставлял я себя, как одержимый.

Не буду вас утомлять, эпохами я не выходил из Машины. Жевал сухари, доставал из мешка, привязанного к седлу. Когда уже доходил до крайности от изнеможения, тормозил, падал тут же на песок и засыпал свинцовым сном без сновидений.

Но вот наконец что-то стало меняться, появились холмы по сторонам, смутные очертания хребта по правую руку. Освещение стало тускнеть. Солнце не металось огненным росчерком надо мной, его заволокли тучи. Я понял, что передо мной Архей. Но и здесь я остановился не сразу. Думал, что сумерки кончатся, новый мир мне хотелось увидеть в солнце. Но тучи, наоборот, уплотнились, приняли серый металлический цвет. Когда я притормаживал, я недоумевал, куда делось солнце и почему все-таки светло,- бесконечное утро или бесконечный вечер?

Наконец я сказал себе: хватит - и остановил Машину.