Фантастика 1990

Сын не обернулся. Может быть, и не слышал ее крика. Его мозг был занят вопросом: как книга из личной библиотеки отца попала в магазин “Букинист”?

Зайдя в свою бывшую детскую вслед за нищим, Алексей увидел, что здесь ничего не изменилось. Кто-то аккуратно стирал пыль со старой фотографии, где маленький Алеша сидел на плечах улыбающегося отца. И даже его потрескавшаяся гитара висела на прежнем месте.

Черный хозяин этой комнаты привычно поставил палку к стене и, не снимая пальто, как делают нормальные люди, зайдя домой, тяжело уселся на кровать, застеленную грязной пыльной тряпкой, некогда бывшей покрывалом желтого цвета. Другого места для сидения, кроме низкого журнального столика, в комнате не было. Алексей осторожно присел на край, коснувшись нечаянно ножки кровати. Нищий вздрогнул и, как испуганный паук, задвигался к противоположному углу, не выпуская из рук книги.

За дверью послышались осторожные крадущиеся шаги и шумное дыхание приникшего к замочной скважине и затаившегося человека.

“Мама подслушивает”,- догадался Алексей.

Пауза затянулась. Никто не собирался начинать разговор.

Алексея останавливало шумное дыхание за дверью. Почему молчал нищий, он не знал. Алексей еще раз осмотрел комнату в поисках зацепки для начала разговора.

– Почему тебя боится мо? мама? - спросил он громко, чтобы слышали за дверью. Нищий вздрогнул. За дверью замерло дыхание. Алексей начал беспокоиться: дыхание - это жизнь, а мама готова была умереть бездыханной, чем не услышать ответ на такой важный для нее вопрос.

Сжатые каменные губы все-таки задвигались, задергались:

– Я - человек божий,- так же громко сказал нищий.Я могу и хочу говорить только о своей болезни. Хочешь - слушай, не хочешь - уходи, я тебя не звал.

Эгоистичный ответ сразу разрушил в Алексее образ страдальца, нуждающегося в его помощи, и вытолкнул чувства теплого участия к судьбе этого нищего.

“Все больные - эгоисты,- подумал жестко он,- особенно те, кто страдает долго, у кого накопилось огромное раздражение против всех бегающих, влюбленных, смеющихся, здоровых людей”.

Алексей понимал, что для этого задавленного тела и очерствевшей в эгоизме души он, молодой и сильный человек, был именно таким потусторонним счастливчиком, который достоин только скрытой ненависти и нужен только для выслушивания всех жалоб, стонов, осуждающих монологов. “Счастливые могут служить урной для болезненных рассказов-плевков несчастных и обездоленных. Поэтому здоровяки сознательно и бессознательно, открыто или скрывая стараются побыстрее убежать от общения с нытиками, избежать выплескивающейся гари гниющих душ. А если не удается, происходит неизбежное заражение страданием, раздражением, нервными срывами. И появляется соучастие… и совместное существование - все становятся больными…

Не такая ли трагедия произошла в моем доме? Именно этим заразился отец и ушел из искаженного болезнью мира?

А мама… на ее душе тоже разрастается плесень раздражительности и подозрительности?” Мыcли Алексея не выстраивались в четкие слова, но он ощущал в себе густой настоянный чад настроения. Хотелось вырваться из удушливого тупика собственных ощущений. “Что же делать?” Алексей вдруг встал. Он нашел выход. Пришли четкие, ясные и жесткие слова: “Выбросить из своего дома эту бациллу, как дохлую разлагающуюся крысу, чтобы не заражала своим отравленным трупным воздухом других”.

Но ему стало жалко нищего…

За дверью снова часто и шумно задышали, а Черный беспомощно задергал ногами, потом забился, вжался в угол и закричал, вернее, заверещал тонким испуганным голосом:

– Нет! Я не уйду! Пощади! Я больной, несчастный. Это жестоко… Возьми книгу. Возьми, но меня не трогай.

Из-под плотных слепых - очков полились грязные слезы.

Алексей стоялг прислушиваясь к себе. Его решимость непонятным образом ушла. Он потер руками виски.

– Пожалейте меня,- вдруг попросил нищий, и Алексей от сострадания вздохнул.

– Расскажи мне о своей болезни,- сказал Алексей, думая, что это единственно правильная просьба к нищему.

– Будь терпелив, я все-все открою тебе…

Алексей напряг внимание.

– …то у меня появится надежда, да, надежда, но, извини, прежде я хотел бы продолжить лечение, я ждал этой минуты целый месяц. Помоги.

Алексей беспомощно огляделся. Он услышал просьбу о помощи, но не знал еще, чем поможет. Он встал и смотрел на Черного, который застыл на кровати, полуоткрыв рот:

– Разве тебе отец не оставил письмо?

– Нет.

– О горе мне,- застонал нищий.- Он обо всем написал тебе, сам видел. Это ведьмина работа. Ведьма! - закричал он и потряс кулаком в сторону двери.- Она забрала. Все время мешает. Она хочет меня убить,- заговорщически-испуганно перешел на шепот нищий.

Алексей догадался, что разговор идет о матери.

– Замолчи,- попросил он.- Говори, что надо, я помогу. Не трогай мать. Ты хотел отдохнуть и полечиться?

– Нет-нет. Открой книгу… Поклянись, что не заберешь! На шестнадцатой странице открой и держи на уровне моих глаз. Только не забери, я так долго ждал этой минуты. Держи и постарайся не шевелиться.

Алексей, ничего не понимая, открыл книгу.