Фантастика 1990

Ему показалось, что он раздвоился, раскололся пополам, и одна половина была горячей, как огонь, а другая - холодной, как лед, одна была нежной, другая- жестокой, одна - трепетной, другая - твердой, как камень. И каждая половина его раздвоившегося Я старалась уничтожить другую.

Рэй Брэдбери. 451° по Фаренгейту

Кто-то позвонил. Настойчиво, нетерпеливо… Я поспешил открыть. В двери стоял… гость. Он был очень похож на меня, но выглядел старше моих лет, и тем не менее на его усталом лице, озаренные каким-то внутренним светом, сияли молодые глаза.

– С днем рождения, Бехзод! Я совсем забыл о том, что у тебя сегодня такой день. А ведь ты, наверное, уже и гостей пригласил, да не каких-нибудь, а знатных.

– Да что ты! - попытался оправдаться я, хотя он попал в самую точку.- Только вчера узнал, сколько мне лет, да и то спасибо нашему главному художнику… он напомнил…

Я сказал это, конечно, желая подчеркнуть свою близость к главному художнику нашего театра.

– Кажется, я пришел некстати?- пробормотал гость, переминаясь с ноги на ногу и раздумывая, зайти ли ему в холл. Ему, видимо, было небезразлично все, что творилось за порогом этой квартиры, и он бегло осматривал полотна, висевшие в прихожей.

Что ему ответить? Внезапно нахлынули неприятные воспоминания, связанные с моим двойником.

Незадолго до его прихода я принимал на своей вилле на зеленой окраине столицы гостей - людей солидных, с положением. Теперь мои друзья - знаменитые поэты, кинорежиссеры, театральные критики, лауреаты, заслуженные деятели. Разговор шел о моих работах.

– А что скрывают недра этих гор? - спросил хорошо известный во многих странах сотрудник влиятельной газеты “Вэг”, указывая на одно из полотен.

Гости с нескрываемым удивлением посмотрели на него.

– Кроме бурной реки, я ничего не вижу,- иронически заметил поэт Аз. Этот плюгавый, но высокомерный человечек сочинял весьма посредственные стихи, зато не признавал великих своих современников, всех до единого называя бездарями. А я его уважал - он хвалил мои картины.

– Вот как! Но ведь здесь изображен лес, в котором, пожалуй, можно заблудиться,- слегка улыбнувшись, вставил сидящий рядом с Азом располневший, с рыжеватыми усиками, композитор Сайф. Еще совсем молодым он писал хорошую музыку на пустенькие стихи бездарных поэтов Икарии. Но мы так привыкли к этому, что, поступи он иначе, мы, пожалуй, его не поняли бы.

– Что вы, что вы! Или я не разбираюсь в искусстве,вмешался худощавый черноглазый искусствовед Оар,- или вы нарочно не замечаете газель, жадно пьющую воду из ручья? Посмотрите, как она пуглива - любой шорох, и она готова обратиться в бегство…

Оар прекрасно разбирается в искусстве, но почему-то расхваливает художников, о которых заведомо знает, как они бездарны. Каждый, конечно, понимает, что это нехорошо, но никто не скажет Оару в лицо всего, что о нем думает. Ведь тогда придется выслушивать правду о себе. А у кого из нас нет своей “ахиллесовой пяты”?! Только глупцы не стесняются говорить все, что им вздумается, но кто же пустит такого человека в порядочное общество!

Сегодня все наперебой расхваливали картины, хотя прекрасно знали, что создавал их не я. Вокруг этих картин споры не утихают до сих пор, это - настоящее искусство. Странные с современной точки зрения, они полны необъяснимой загадочности и очарования, от них трудно отвести взор. И мои друзья, пожалуй, искренне хвалят их наперебой.

Но догадываются ли они, как я ненавижу эти картины?

Ненавижу, хотя они висят в моем доме, хотя многие восхищаются ими.

Теперь я не могу так писать. Да и зачем? Мои друзья рады, что я пишу уже иначе. Они знают, что такие картины не в почете.

Славу мне принесут произведения, которые я создаю сейчас.

– В молодости ты был выдающимся художником,- вздохнув, заметил мой друг-искусствовед. Говорит он об этом всякий раз, когда приходит ко мне. И всякий раз я затрудняюсь понять: восхищается он тем, что было, или сожалеет? А может быть, он иронизирует? Может быть, не верит, что я имею к этим - картинам какое-то отношение?

Пусть эти картины писал мой двойник, утверждающий, что это - различные воплощения его возлюбленной, прекрасной Феи. Но ведь когда-то и я любил ее! Правда, истинным влюбленным был не Я. Ибо…

Я облокотился о спинку дивана, рассеянно слушая разговор.

Взор мой бесцельно скользил по пейзажу. Вдруг перед глазами стали всплывать картины детских лет. Только видел я их как-то странно, отчужденно - будто не мое это было детство, а другого человека…

Кто он, мальчуган со светлыми глазами? Он очень похож на меня. Однако это не я. У него есть сердце. Настоящее сердце. А у меня его нет. Об этом люди не догадываются. А может, и догадываются, но те, у кого, возможно, тоже нет сердца,- молчат.

Впрочем, мне не дано судить об этом.