Фантастика 1990

Вечер. На широкой лужайке вместе с другими детьми сидит этот очень похожий на меня мальчик и слушает сказки. Он слышит таинственный шорох в густой чаще деревьев. Издалека доносится глухой крик совы. Над полем джугары по небу медленно плывет Луна. Ее голубоватым светом окутан огромный платан, простерший густые ветви над онемевшим от любопытства и душевного трепета мальчуганом:…

Матушка любила рассказывать нам о Синдбаде-мореходе и страшном одноглазом циклопе. Убаюканный ее певучим, сладким голосом, сквозь дрему я смотрел на огромную чашу неба, по которому, как блестящие зернышки проса, рассыпаны звезды. А в предрассветный час, когда начинал хрипло кричать петух, я, конечно же, не спал и не мог оторвать глаз от Млечного Пути - мне казалось, что рассвет начинается там, на затерянной в огромной бездне дороге. Кто проложил ее?

Иногда мать рассказывала о прекрасной фее Дурдане. “Дурдана - вечно юная красавица; тот, кто встретит ее и полюбит, тоже будет жить вечно,- говорила мать, и странная улыбка озаряла ее лицо.- Дурдану могут увидеть лишь одаренные и благородные люди, потому что Дурдана - фея вдохновения”.

Я повзрослел, уехал учиться, чтобы стать художником. И все это время жил сокровенной мечтой - увидеть вечно юную фею Дурдану. Я полюбил ее.

Oднажды всю ночь напролет я читал старинную книгу. В предрассветный час, когда солнце только-только начинает золотить краешек неба, возник перед моим окном великолепный пейзаж: на изумрудном поле розовели кроны персиковых деревьев, белопенными стали урючины. Сладко веяло чем-то нежным, прохладным.

Вдруг легкий порыв ветра неслышно открыл дверь. Я повернулся - и онемел! Передо мной стояла она, моя фея! Глаза ее были грустными и задумчивыми, длинные ресницы едва заметно трепетали, словно она хотела что-то сказать - и не решалась.

В это мгновение я услышал дивную музыку, вся комната наполнилась сияющим светом. Неужели это запела моя душа?!

– О, не удивляйтесь! - раздался нежный голос.- Да-да! Я - фея, я - ваша мечта. Я - Дурдана.

“Конечно, конечно! Кем же еще можешь ты быть, прекрасная незнакомка, явившаяся мне на рассвете, словно солнечный луч!

Наконец-то! Я ждал тебя столько лет!” - хотелось мне крикнуть, но слов не было.

Дурдана поняла мое волнение… Она улыбнулась и, едва придерживая длинный подол голубого воздушного платья, присела на край моей постели.

– Вы не уйдете? - прошептал я.

Юная фея нежно посмотрела на меня и опять улыбнулась. Эту улыбку не передашь ни словом, ни краской, ни звуком. Ее можно только бесконечно созерцать. И тем не менее я взял кисть.

Она сидела тихо и разглядывала книги в шкафах, этажерках, полках - мое основное достояние. А я писал, ни на миг не задумываясь над тем, что делаю,- кисть сама, казалось, летала по холсту.

…Вдруг эту благоговейную тишину разорвал хриплый крик петуха. Первый луч солнца упал на подоконник. Встревоженная фея поднялась, положила книгу на ту же полку, откуда взяла.

– До следующей встречи, мой друг! Я вновь приду! - И, легко придерживая двумя пальцами подол чудесного.платья, мгновенно исчезла, растаяла, как в тумане…

Долго я стоял, глядя туда, где только что улыбалась девушка неземной красоты. Потом перевел взгляд на холст. И… о чудо!

С полотна на меня глядели изумительные глаза газели - пугливой, грациозной. Словно она пришла на водопой и засмотрелась на водную гладь, в которой переливами света играла горная речка…

Она снова пришла ко мне, Дурдана! Теперь я уже ждал ее, ждал и холст, натянутый на подрамник в моей комнате. Я не знал, смогу ли снова работать, но разве можно забыть те минуты, когда моей рукой двигало вдохновение…

Дурдана навещала меня еще и еще. Я перестал бывать на занятиях. До рассвета писал, а потом в изнеможении валился на кровать и как убитый засыпал. День и ночь смешались…

Но однажды фея пришла очень печальная. “Случилось недоброе”,- подумал я.

– Вы разве ничего не знаете? - спросила она, присев по привычке на краешек моей постели.- Вашего любимого учителя…

Глаза ее затуманились…

– Что с ним? - прошептал я, сраженный догадкой.

Дурдана пересела поближе, словно готовясь рассказать мне длинную историю, и доверчиво улыбнулась, заметив, как я заволновался, почувствовав ее близость…

– Он, как и вы, когда-то любил меня. Но в этом мире трудно тому, чьи чувства чисты.

Я и впрямь слышал нечто подобное, когда мы впервые встретились с господином Хамави в аудитории театрально-художественного института. С содроганием я вспомнил его первые уроки рисования.

Новый учитель живописи господин Хамави - низенький, гладко причесанный, со сверлящими собеседника глазами - знакомился с нами долго, изысканно. На первом же занятии он принялся излагать суть нового метода в искусстве:

– Задача художника - изображать стандарты, а не оригинальное, как думают отдельные отсталые люди.

В аудитории воцарилась тишина. Среди студентов вскипало несогласие. Однако всплески эти так и не выросли в могучие волны, а, больно ударившись о каменную глыбу доводов Нового Учителя, бессильно оседали, рассыпались мелкими брызгами.