Фантастика № 2.2011 Приложение к журналу "Знание-сила"

Тот, кто повыше — светловолосый, худой и костлявый, тер спину другому. Верней, промокал осторожно пилоткой, как будто боясь невзначай ущемить позвонки или раздавить слишком ломкие ребра.

Я перешагнул через неширокий журчащий поток.

— Ну разве так моют! — сказал я сердито. — Ты только размажешь всю грязь. Давай, покажу!

Я отобрал пилотку, зачерпнул ею воды и плеснул на чумазую, почти черную спину. Потом еще и еще.

Грязь глубоко въелась в кожу. Струйки скатывались по ней, не оставляя разводов.

Эх, наломать бы сейчас веток на березовый веник! Очень хочется простых удовольствий. Ведь нас их лишили с тех пор, как «одели по форме». Нелепо, смешно, в то, что осталось на складе. В линялые гимнастерки царских времен и новые синие кавалерийские польские бриджи.

Разумеется, с теми, кто наступал, обращались не так. Слишком они уж холеные, самоуверенно-наглые.

Вернее, раньше были холеными…

В жестоком бою все всегда на контрасте. Одни сыты, умыты, надменны, горды. Другие же обделены бытовыми удобствами, не избалованы уважением и вежливым словом своих командиров. Зато искренне верят, что все у них впереди.

И с каждой битвой каждый что-то теряет. А значит, становится ближе по образу жизни и внешнему виду к врагу.

Чем я больше лил воду на спину, тем больше грязи на ней появлялось. Она словно сочилась из тела.

Я спросил:

— Что случилось? Где ты так пропитался землей?

— Его долго рубили лопатой, — ответил за него белобрысый. — Пока не зажило, было страшно смотреть.

— Ну да… — вспомнил я (хотя, конечно, в слух не продолжил) последний свой боевой эпизод. Но на моем «топоре» не могло налипнуть столько земли!

— Это мой друг, — продолжал белобрысый. — Нас трое во взводе из одного города. Мы всегда говорили друг другу о том, что видел каждый из нас. А теперь он все время молчит. Внутри у него что-то хлюпает, булькает…

— Я тебя узнал, — сказал я, как будто не слыша меланхолический монолог. — Это ты шел в цепи впереди остальных?

— У меня длинные ноги. Я всегда быстро хожу.

— Тебе куда попала пуля? В живот?

— Пуля? Попала? Нет, в живот точно нет. Я не знаю. Я не почувствовал… Правда, когда я упал, у меня с головы слетела каска, и на ней оказалась дыра.

— Вот видишь, наши винтовки лучше ваших трах-тарахтелок. Они пробивают металл. Хотя не пристреляны. Я целился тебе не в голову, а в живот.

— Ты наш противник? — удивился мой собеседник. — Ты был в окопе?

— Противники остались там, — я неопределенно махнул в противоположную сторону от заходящего Солнца, закрывая вопрос.

— А здорово все на нас заживает! — сказал белобрысый и улыбнулся такой открытой улыбкой на слегка конопатом лице, что я уже больше не мог представить его водянисто-голубые глаза прищурившимися из-под кромки каски, а руки сжимавшими стреляющий автомат.

— У тебя голова не болит?

— Немного. Я, наверное, ударился затылком, когда упал. Но это скоро пройдет.

— Мне кажется, у тебя там пуля, — сказал я, показав ему на область за ухом.

— Если даже так, что тут поделаешь?

— Нужно ее вынуть.

— Без инструментов? Ты сможешь? Ну, попробуй! Давай!

Я положил руку на коротко подстриженную, все еще пахнувшую одеколоном голову, прижал середину ладони к тому месту, куда вошла пуля и где лобная кость неплотно сошлась.

Я отчетливо увидел кожным зрением кусочек свинца. Он смялся от удара о каску и был похож на жеваный окурок папиросы.

А потом вдруг мне стало дурно. К горлу подступила такая тяжелая тошнота, что я забыл, что больше суток не ел и что мне будет нечем облегчить желудок.

Белобрысый отодвинулся в сторону. Он теперь сидел на земле.

— Почему-то считают, что когда пуля попадает в висок — ты ничего не чувствуешь, — сказал он и виновато скривил уголки губ. — А меня чуть не вывернуло на изнанку. Я, правда, потом об этом забыл. Теперь вспомнил опять…

— На, держи, — сказал я, раскрывая ладонь и протягивая собеседнику пулю. — На память от стрелка!

— А он? — спросил белобрысый, тронув плечо безучастно лежавшего друга. — Ему ты сможешь помочь?

— Если мы с ним уже сегодня встречались, то, наверное, да.

Я вычерпывал из внутренних органов целые пригоршни дурно пахнущей жижи.

Нет, я не мог занести в раны столько земли. Очевидно, бедолага ел ее сам. И пытался ею дышать. Он захлебнулся грязью, пока я бил его ржавым, зазубренным клинком старой саперной лопаты.

Наконец, пострадавший хрипло вздохнул и начал судорожно кашлять, отхаркивая и отплевывая черную мокроту.

— Ты меня помнишь? — спросил я его, когда грудь его начала успокаиваться, а в глазах появилось осмысленное выражение.

Он отрицательно замотал головой.

— Ну, вот и хорошо!

— Спасибо, — сказал белобрысый.

— Спасибо за что?

— Спасибо, что ты нам помог.

— Теперь для меня это долг. Каждый в ответе за тех, кого приши… ну, в общем, кого приручил. А когда встретите земляка, передайте ему от меня горячий привет. Уверен, его обязательно скоро убьют.

Мы все были мертвы.