Мы с Кристиной по вырубленным в «коре» ступеням спустились в закусочную — там суетились усатые грузины, подавая на столы-пни гроздья шашлыков на стальных шампурах и румяные чебуреки. Микроволновки тут были замаскированы под глиняные очаги. Люди веселились, пили вино, танцевали лезгинку — симпатичная такая диаспорка.
Но тут в картину мироздания вписались мы. И полетели ножи и… стаи упреков… Нет, полетели не ножи, а шампуры — повара-горцы, оказывается, ловко метают орудия своего труда.
Пригибаясь, я заметил, как на ладони Кристины металлический цветок распускается полуметровыми лопастями и жирные железяки с лязгом отскакивают от полупрозрачного круга — пропеллера в миниатюре. Изящным взмахом Кристина снесла голову ближайшему противнику — волосатому детине в белом фартуке. Я поразился жесткости приема. Я привык видеть в жене Макса обычную девушку, слегка накачанную, но никак не безжалостную убийцу. А этот имплантат… Штуковина из Нордика. В Белополисе я подобного не встречал.
Мысли промчались в голове смерчем. А затем сработали рефлексы — не «собачника», а «крапового берета» и лега из Интерпола. Я вскочил на «пенек», расшвыряв тарелки и бокалы с сухим красным, попутно впечатывая ботинок в чью-то челюсть, и заорал благим матом:
— На пол! Всем лечь на пол, гондоны!
В доказательство своей правоты я пальнул в светильник-лилию из «винчестера». К моему удивлению, сработало — почти все повалились на ковры. Все, кроме толстого чувака, увлеченно хавающего сардельки с кетчупом, и его «Дюймовочки» весом в полтонны.
— Тебя не касается? — Я смерил борова уничтожающим взглядом.
— Он глухонемой, — жалобно пискнула «Дюймовочка».
— Правда? — Я поудобнее перехватил «винт». Боров умиротворенно чавкал сардельками — гастрономическая идиллия. — Ладно, извините.
«Дюймовочка» скорчила гримасу — наверное, улыбнулась.
Лопасти замедлили ход и втянулись в ладонь моей спутницы. Я присел на корточки, взял графин с вином и порядочно отхлебнул.
— Здорово! Хочешь попробовать, Кристи?
— Мы спешим.
— Да… конечно.
Башка толстяка выпала из прицела.
— Идем.
И тут глухонемой жиропас выстрелил. Капсула биопорта саданула мне в плечо, вынудив полуразвернуться. Импульсы побежали по нейропроводам и привели в действие спусковой механизм. Обойма разрывных привела в негодность стойку и видеостену с красным Марсом — он рассыпался искрящимися осколками. А грудь толстяка уже расцветилась алыми пятнами — Кристина открыла огонь из своего спаренного «Макарова».
— Еще кто-нибудь?
Посетители закусочной боязливо вжимались в пол.
Мы вышли через проем, завешенный шторкой с кавказскими горами. Нам повезло — 338-й этаж.
— Спустимся по лестнице, — предложил я.
— Хорошо, — кивнула Кристина. — Как плечо?
— Ерунда. — Рука повисла безвольной плетью. — Бывало и хуже.
— Партизан весел тогда, когда под откосы летят поезда, — не к теме ляпнул «винчестер».
Пожарная лестница была вынесена в толщу «коры» и, соответственно, страдала узкостью и пылью (ей давно уже никто не пользовался). Вдобавок темень беспросветная — половина осветительных панелей перегорела, оставшиеся покрылись грязью и паутиной. По обе стороны — хитросплетения коммуникаций. Кристина, запустив руки в джунгли проводов и труб, подключилась к сетевому кабелю и вошла в локалку Кедровой. Круто. Значит, у тебя, подруга, еще и встроенный биоинтерфейс, и процессор, вывод на зрительный нерв… Кем же ты была раньше?
— Системы слежения его засекли, — сказала Кристина. — Он в квартире. Уже много часов.
На площадке с намалеванной распылителем цифрой «326» я остановился. Мутило. Красное, что ли, вставило?
— Хреново? — поинтересовалась спутница.
— Фигня. — Я отмахнулся.
Кристина крутнула невидимый маховик и распахнула аварийный люк. Мы вывалились в коридор. Люк автоматически захлопнулся.
— Куда?
— Прямо. — Я повел ее извилистым коридором, смахивающим на лаз, проделанный жуком-короедом. Извращение…
— Надо бы вытащить имплантат, — забеспокоилась вдруг Кристина. Ее голос доносился как сквозь вату.
Я промолчал.
Дверь квартиры Шамана просканировала нас и отказалась пропустить. Я попробовал еще раз — без Кристины, — получилось. В мозгах шумел прибой. В набегающих приливных волнах чудились голоса: песни, смех, чей-то настойчивый повелительный шепот.
Я увидел Марченко. Партнер скрючился под тумбочкой с компьютером, застыв в позе эмбриона. Биос торчал из затылочного разъема, на лице «маска», пальцы в сенсорных перчатках прижаты к вискам. Рот в немом крике. Запекшаяся струйка крови. Он был мертв.
— Нет…
Я нагнулся, сорвал «маску» — он, Шурик.
Копм разбился от удара прикладом. Сначала я разгромил жидкокристаллический дисплей, затем системный блок и клавиатуру. Оборвал паутину проводов, тянущихся к телу моего друга, взвалил его на плечо и, пошатываясь, побрел к выходу.
Кристина ждала, прислонившись к стене. Я аккуратно положил Шурика на пол.
— Вызывай «скорую».
— Сдурел? Нас повяжут.
— Ему плохо. — Я проглотил вставший в горле ком.
— Ему уже никак, Костя. Он мертв.
— Проверь.
Кристина послушно склонилась, стала нащупывать пульс.
— Сердце не бьется, Костя. Да он и не дышит.