— Это выглядит странным, не так ли? — широко улыбнулся Эшер.
— Ничего странного. Большие деньги, комиссар, только и всего. Некогда было раздумывать.
— Много заработали?
— Господин комиссар, — сухо сказал я, — вам не кажется, что вы задаете лишние вопросы?
— Извините… Значит, деньги, ну конечно…
— Вы разобрались в том, почему погиб Бертон? — перебил я.
— Нет, — помедлив, ответил комиссар. — В крови Бертона ни алкоголя, ни наркотиков. Тормозной след отсутствует. Техническое состояние машины в норме. Причин для самоубийства — никаких. Формально я не закрыл дело, но…
— Я могу чем-то помочь? — вежливо поинтересовался я, понимая, конечно, что комиссар не стал бы тащиться ко мне в офис только для того, чтобы рассказать о проделанной работе.
— Есть две вещи… — протянул Эшер. — Вы вели дело Бойзена и проиграли его.
— Не наступайте на больную мозоль…
— И проиграли, — повторил Эшер. — Ричард Бертон нашел в Мексике жену и детей Бойзена, но на присяжных это не подействовало. Бертон погиб. Вы срочно улетаете в Бразилию, будто от кого-то прячетесь. Летите почему-то через Мексику, хотя до Сан-Паулу есть прямой рейс. Попытки найти вас в Бразилии успехом не увенчались…
— А вы пробовали? — поинтересовался я.
— Конечно, вы были нам нужны, как свидетель. Но удалось лишь узнать, что в Сан-Паулу вы пробыли час или чуть больше, в аэропорту ждала машина, которая увезла вас в неизвестном направлении. Действительно — в неизвестном. Дорожный патруль следов машины не обнаружил. Скрылись вы основательно. Значит, чего-то боялись. Мы оба с вами понимаем, что дело в Бразилии — прикрытие.
— Я получил за него гонорар…
— Да? Ваш банковский счет для меня закрыт, поверю на слово… Дальше. Бойзена приговаривают к смертной казни и в отсутствие адвоката быстро доводят дело до исполнения приговора.
— Очень быстро, — вставил я, надеясь, что мои слова подтолкнут комиссара к определенной мысли.
— Жена Бойзена с детьми погибают на своей ферме, — продолжал Эшер. — Что это — акт самопожертвования? Не смогли жить без любимого папы? Не проходит и суток, как вы возвращаетесь, и я замечаю, что бразильский загар к вам совершенно не пристал…
— Моя секретарша сказала то же самое, — кивнул я. — И знаете, вы оба правы. Я действительно ни разу не был на пляже. Дела, как вы уже говорили.
— В Бразилии легко загореть и не побывав на пляже, — заметил комиссар.
— Послушайте, — сказал я, демонстративно посмотрев на часы, — если у вас есть конкретные вопросы по одному из ведущихся вами дел, — задавайте. Дела, которые веду я, касаются только меня. Моей поездкой в Бразилию я нарушил закон?
— Нет, конечно. Доктор Рознер, давайте будем откровенны друг с другом. Возможно, вы ездили в Бразилию, возможно, нет. Ваша фамилия в списках пассажиров ни о чем не говорит, вы это прекрасно понимаете. Вы что-то знаете о Бертоне. Вы что-то знаете о Бойзене — что-то, что заставило вас отказаться от апелляции.
— От апелляции меня заставило отказаться личное требование Бойзена. Он был… странной личностью. И жена у него была странная, судя по рассказу Бертона. Устроила такой фейерверк, детей не пожалела… Ну и что?
— Я все думаю, — продолжал комиссар, — как связать в узел эти события.
— Что тут связывать? — раздраженно спросил я. — Не пойму, комиссар, в каком направлении вы копаете.
— О Господи, — пробормотал Эшер, вытащил из кармана платок и вытер затылок и шею: из окна, около которого он сидел, на него падал солнечный свет, но пересаживаться комиссар не думал, хотел держать меня в поле зрения. Неужели воображал, что я могу его пристрелить? Нет, конечно, он наверняка знал, что у меня нет оружия. Но если в моем столе лежал интересовавший полицию документ, то невольным взглядом я мог это выдать.
— О Господи, — повторил Эшер. — Я понимаю, что у меня нет против вас ровно ничего. Я не могу даже вызвать вас на допрос.
— А я могу попросить вас удалиться.
— Верно. И что прикажете мне делать? Доктор, в деле Бойзена было что-то, о чем не зашла речь на суде. Если я не узнаю, что это было, я не продвинусь в расследовании смерти Бертона. Я знаю, что вы это знаете. И не хотите мне помочь.
— У вас есть доказательства того, что я знаю больше, чем говорю?
— Нет, но…
— Тогда извините, комиссар, у меня много работы.
— О'кей, — Эшер оставил наконец свои попытки поймать меня на неловком движении или уловить нечаянный взгляд, поднялся и пошел к двери. — Если вы вспомните что-то, что может пригодиться в расследовании, — сказал он на пороге, — звоните в любое время.
— Непременно. Всего хорошего, комиссар.
Эшер вышел, и я слышал, как он в сердцах громко хлопнул дверью в приемной.