Фантастика 2009. Выпуск 2. Змеи Хроноса

– Да я сюда приехал только в прошлый вторник, – сообщил белобрысый. – Еще ни в какой. У меня папу сюда перевели, с Дальнего Востока. Мы теперь вон там живем, – Саша махнул рукой в сторону ателье мод с утомленными манекенами в огромном на полстены окне, – на Староворобьевской. Я как только узнал, что это улица Желябова, – белобрысый ткнул пальцем себе под ноги, – сразу вспомнил, что тут, в угловом доме, вы… ты и должен жить.

– Да откуда ты меня знаешь-то? – чуть ли не вскричал Витя. Ему и любопытно было, и не терпелось искупаться. Тем более что из соседнего двора вышли два пацана с надутой автомобильной камерой и чуть ли не бегом припустили по улице, явно к речке – братья Гладышевы.

– Так ты же сам и писал, – сказал мальчишка и, судя по всему, процитировал: – «Я жил в деревянном двухэтажном доме возле школы, на углу Желябова и Урицкого».

Витя выпучил глаза, а мальчишка продолжал, возбужденно переминаясь с ноги на ногу – его прямо-таки распирало:

– И про то, как однажды кубик прессованного кофе в магазине с прилавка стащил… Кстати, на, это я тебе купил. – Он протянул Вите кулек. – Помадка «Театральная», по девятнадцать копеек сто граммов. Твои любимые. Ты и про это писал. Про то, что дорогие. Мама тебе давала в школу пять копеек на пирожок с повидлом, а ты копил, а потом вот эти конфеты покупал…

Обескураженный Витя машинально взял кулек, развернул. Там и вправду лежали коричневые, чуть оплывшие слипшиеся конфеты. Его любимые.

А мальчишку несло все дальше:

– И как в четвертом или пятом классе – не помню – открытку послал на Восьмое марта Ире Журкиной, однокласснице. Только почерк изменил и не подписал, а она все равно догадалась. Ты много чего писал…

– И где это я все писал? – севшим голосом спросил Витя, ощутив странный холодок в животе. Этими помадками, кофе и открыткой мальчишка его доконал. Все так и было. Только никогда и никому он об этом не говорил. И уж тем более не писал. Ни на бумаге ручкой, ни на стене мелом, ни на асфальте кирпичом.

– В предисловии! К «Венцу хреновому». Я раз двадцать этот «Венец» перечитывал. И «Солнечных воинов» раз пятнадцать, и «Сто без палочки», и другие… Ты классно писал!

– Я? – с отчаянием переспросил Витя, успев подумать, что это, наверное, солнце виновато: только из дому вышел – и уже перегрелся…

– Ты, ты, – подтвердил странный мальчишка. – «Как-то, одним тошнотворным летом, плавая в кипящей луже собственного пота, растекшейся по дивану, я читал «Человека-невидимку». И подумал, что таких невидимок, только еще и неосязаемых, полным-полно вокруг нас. Мы живем среди невидимых миров, они пронизывают все окружающее, недоступные для нас, так же, как и мы для них. Мы для них тоже невидимы и бесплотны. Но если отыскать заветный знак-проявитель… Я понятия не имел, где и как искать этот знак, но через два десятка лет написал «Шаг на месте». Раньше не мог – были другие дела».

Все это опять прозвучало как цитата и окончательно добило Витю. Недочитанная книжка Уэллса осталась лежать на диване. «В луже кипящего пота». Но при чтении он не думал ни о каких таких невидимых мирах! Не успел подумать?

Он зажмурился и помотал головой.

– Э? – сказали рядом. – Много сразу всего, да?

Витя открыл глаза. Мальчишка был на месте. И по-прежнему смотрел на него с восторгом, но теперь к восторгу примешивалось некоторое смущение.

– Извини, не сообразил, – виновато сказал белобрысый. – Думал, ты сразу поймешь. Ты ж такое понаписывал, у тебя же фантазия – ого-го! Но это ведь когда еще будет…

– Что будет? – совсем уже слабым голосом спросил Витя. Во рту у него пересохло.

– Я лучше по порядку, – сказал мальчишка. – Ты куда сейчас?

– Купаться, – не сразу и вспомнил Витя. – На Тьмаку.

– Давай я с тобой? А по дороге и расскажу, ты обалдеешь! Знаешь, что такое реинкарнация?

– Не-а, – помотал головой Витя.

– Сейчас объясню, – пообещал белобрысый. – Пошли.

Они направились к речке. Мальчишка говорил, Витя слушал, сжимая кулек с расползшимися конфетами. И действительно обалдел.

То, о чем говорил Саша, не лезло не то что ни в какие ворота, а вообще никуда не лезло. Никогда Витя о таком не слышал – ни в школе, ни по радио; и в газетах и книжках тоже ему ничего подобного не попадалось. Хоть в «Пионерской правде», хоть в сборниках «На суше и на море».

Оказывается, издавна существовало некое учение о том, что душа человека после смерти переселяется в другое тело. Не сразу, а потом. В новорожденных. Витя, конечно, знал, что никакой души на самом деле не существует – все это выдумки попов, – но не перебивал, потому что никак не мог прийти в себя.

Так вот, души переселялись в новые тела, но мало кто помнил о своем прежнем существовании в другом теле. Однако такие люди были. Новое воплощение души и называлось реинкарнацией, а почему это так называлось, Саша не знал. Вообще все это он узнал, еще когда жил не на Дальнем Востоке, а в Свердловске – мама тайком от отца водила его к одной цыганке.