— Ты молчишь, как сыч и только приказываешь. А мы уже отвыкли от тишины. И что такого, старик? Нормальная практика — существует такое понятие, как операционный плей-лист. Причем, на все случаи — даже регги… тут главное в пляс не пойти, а так — вполне себе поддерживает сердечный ритм пациента. Я выбрал универсальный — для любых операций. Слушаем классику, господа!
Где-то через неделю после того, как нашел Машу, он увидел её бывшего — тот ждал его у служебного входа…
— Я хочу Машу проведать, увидеть.
— В больнице карантин в связи с пандемией. К сожалению, ничем не могу помочь — не уполномочен, — отбился Георгий.
— Я знаю — соседка сказала, что она в коме. С ней говорить нужно, чтобы она услышала… и вернулась, — отчаянно смотрел на него мужчина.
— Бред собачий! — отрезал Шония, — риски несопоставимы! А ты — вообще… Чужой уже человек для неё.
— Фото её скинь хотя бы, будь человеком.
— Ты серьезно? — изумился Шония, — а спать сможешь после этого? Жрать? — и ушел. Кулаки чесались…
Бред какой! Она и так на волоске… не дай Бог вирус — и все! В урологии больше двадцати заболевших в течении недели. Выписались после операций — и получи! Мимо тестов, всех карантинных мер, мимо здравого смысла — в больнице достало, бл*дь, просочилось, нашло! На х*р пошел!
Что Маня в разводе, Шония знал уже с полгода как. Она изменилась еще тогда — в самом начале. В чем — трудно сказать, так… почти неуловимо, но точно что-то было не так. И всегда находила объяснения и отговорки, пока он вдруг понял — не работает! Он ей не верит. И позвонил её мужу, и узнал…
— И что — заторможенно интересовался он, — вы совсем не общаетесь?
— Она запретила даже звонить. А что я — Машу не знаю? Я вернулся тогда… почти сразу — через месяц. Понял, что не хочу… но она не пустила в дом, отослала. По телефону сказала — еще раз… и она снимет квартиру, уйдет.
— Маня? — не представлял себе Шония.
— Только с виду… мягкая, а хрен сломаешь! Говорит — услышала тебя тогда и помню. Не изменилось ничего — дать детей все так же не смогу. Да и хрен бы с ними! Мне уже и не надо было… Просто тюкнуло тогда что-то — смысл должен быть в жизни, итог какой-то…
— Смысл… чтоб достойно её прожить, — пробормотал Шония. Ему уже не были интересны излияния Машиного бывшего, но тому то ли выговориться нужно было… Наскоро простившись, Шония отключился.
Маша свободна и переживает развод, а еще у нее комплексы — как иначе? У его мамы тоже было — женщины умеют надумать… но там на почве вины. Мама считала, что виновата в том, что случились выкидыши. Ладно бы — первый… но она допустила и второй. Отец годы искоренял в ней это — саморазрушающее. С Машей все еще хуже… Маше нужно время, а еще она должна доверять ему, как близкому человеку. Только тогда он сможет помочь, а иначе она просто пошлет… отошлет его, как отослала своего бывшего и будет права. Лезть с признаниями тогда точно не стоило, а еще были дети и Нуца…
Наверное, он просто струсил. Или растерялся. Или переосторожничал. Или выбор оказался слишком трудным. Он и сейчас не решился бы уйти из семьи — Нуца решила за него. Но за Машей тогда стал присматривать. Облегчал работу как мог, следил, чтобы обедала, теплым словом старался… но Машка не видела — вся в своём горе. Не нужен он был ей… на хрен не нужен! И никогда не был! Но она справлялась — до поры, а потом он стал действовать, потому что слишком уж все затянулось, в лучшую сторону изменений не наблюдалось, скорее — наоборот.
Шония купил путевку и собирался сам рвануть следом — хотя бы на пару дней, на день. Не склонять к интиму — вызвать на откровенность, разговорить и может быть помочь пережить. Но потом решил, что этого не требуется — Маша путевке обрадовалась и сразу на неё согласилась. И отлегло от души, полегчало… Его тоже выматывало это её состояние. Решил дать ей отдохнуть от всего и всех — и от себя тоже.
Сейчас сидел и соображал… В данный момент болело не за Машу, а за Нуцу. Болело, бл*дь, так…! Совесть, наверное. Встал и пошел… не знал сам — зачем, что скажет? Она уже вымыла посуду, убрала со стола… Да повеситься ему, что ли?!
— Что ты хотел? — прозвучало сухо и официально.
А хрен тебе! Скажу все, что считаю нужным — думал он. Состояние — будто пьяный, хреновое состояние. Смотрел на неё и говорил… в любви бы признаться, как она того заслуживает! Но не врать же? Не дура — поймет, а он и не сможет.
— Нуца, ты лучшая из жен… а может, и лучшая из женщин… Подожди! Дай мне сказать… пожалуйста. Я не знаю, что за хрень у меня случилась шестнадцать лет назад — не любовь… намного сильнее и страшнее — не дает жить нормально. И счастья я от неё не видел. Но ты заслуживаешь любви — самой большой и самой сильной. И если б я мог! Не должен был я тогда… или хотя бы предупредил тебя… Но тогда не было бы наших пацанов. Останься, пожалуйста… я уйду, сниму хату. Мальчишки не простят же мне! Они любят тебя и слушаются. Меня — вряд ли… я же, как приходящий. Не уезжай, пожалуйста…
— Я уже решила, — она не повернулась к нему, так и застыла у мойки. Говорил со спиной.