"Фантастика 2023-119". Компиляция. Книги 1-23 (СИ)

Коммодор вернулся в кабинет, а мысли его вернулись к «портянке»: как это «беременности не отмечено»? И это, выходит, Маньяк, скажем мягко, нафантазировал? Или принял желаемое — а может, и нежелаемое — за действительное? Или просто схалтурили, реальные медосмотры перед отправкой на практику провести поленились, хотя и положено, сто пудов, а взяли да поставили нужную дату на старых данных? Это проверять долго, муторно, да и ни к чему. Виновных разве что наказать за халатность, только ведь уйма лет минула. Их, виновных, одних, как говорится, уж нет, а те далече. Срок давности опять же.

Так, это ни о чем, это отставить. Попросить Иванова И. И., чтобы попристальнее поработали с окружением Осокиной М. С. и Шиловой М. Г.? Чтобы аккуратно, этак по душам, побеседовали на предмет личной жизни пропавших девушек? Навели чтобы на откровения об их бойфрендах?

Тоже отставить, скомандовал себе Коммодор. Излишнее рвение — ну его. Сыском они там, в центре, пускай сами озадачиваются, а мне тут во многия знания — известно что.

Глава 21. Лечить так лечить

Дата: неопределенность

Федюня трудился что было сил.

— Ах ты ж гуля моя гулюшка… — приговаривал он сдавленно. — Ах ты ж каково под фостиком у тобе тёпло… ровно како у матки в утробе… а я вот таково ишшо… ах ты ж… ах ты ж…

Лавуня то и дело подвзвизгивала, все тоньше и тоньше, но при этом не упускала критиковать да руководить:

— Шибче, шибче, шибче… экий лентяй… старайся, ну… вот так муженек… шибче, шибче… на совесть старайся…

Федюня и старался на совесть. Что лентяем прозывает — это, он понимал, от «карахтера». А старался, по всему выходило, не зря: вот Лавуня перестала командовать, визги участились, сделались совсем тонюсенькими, почти что до неслышимости, а вот она замолкла, окостенела, будто в судороге, скрутилась вся, выдернулась из-под Федюни, пихнула его ножкой, откатилась на кровати, глазки закрыла, задышала тяжко.

Тоже и он: ухнул, рыкнул, в другую сторону откатился, тоже задышал.

Полежали так. Он и засыпать начал было, да Лавуня не позволила:

— Эй, муженек, — она хихикнула, — спать в ночь будешь, а то и в ночь не будешь. Ай не пондравилося тебе, ась?

— Что ты, что ты, Лавунюшка-голубушка! — встрепенулся Федюня. — Как же ж не пондравилося! — Добавил мечтательно: — Ишшо и родишь таперя… двоёх — мальца да девицу…

— Чего удумал, — презрительно протянула она. — Нет. Выкуси. Родить не стану. Выкину.

— Ай! Пошто ж таково-то?

— Пошто-пошто… А вот по то! Потому — как родишь, так и баловаться уж не придется. Старухи так сказывали. А мне не баловаться нельзя. Давай-ка, помело дырявое, не спи, захрапел уже, ишь! Ты давай сызнова старайся, да на совесть!

Она опять хихикнула, перевернулась, привелась в готовность.

— Сердечишко мое, — забормотал Федюня, — дык я ведь… каково ёно, голубушка… отдышатися бы мене… таково ведь и взаправдочки со свету сживуся…

— Старый ты, — вынесла вердикт Лавуня. — Сживу со свету, не сумлевайся, а себе молодого подыщу. Я вот, ты гляди, больная да слабая, намедни чуть не помёрла, а все одно баловаться желаю! А ты, гляди, вона какой…

— Колешко свёрбится… — невпопад пожаловался он.

Лавуня вдруг сменила гнев на милость, заворковала пронзительно:

— Ай! Колешко? Ой да ты ж болявый мой, да несчастный ты мой… Дай-ка приголублю колешко-то…

Протянула ручку, потеребила больное место. Заныло еще сильнее, но почему-то Федюня воспрял, почувствовал себя в силе и возобновил старания. На совесть.

Потом задремали оба. Потом Лавуня пробормотала:

— Эй, муженек, кушать желаю… Вкусненького желаю…

Безжалостно толкнула Федюню в бок, приказала:

— Неча дрыхнуть, мымрюк ты ленивый! Беги, желёзок мне вкусненьких добудь, не то не подпущу боле! Пшел, пшел!

И правда, вспомнил он — весь Путников гостинец, что приносил суженой, уже съеден. Как тот Путник баял? Апатит? Спору нетути, апатит у женушки отмённый.

Делать нечего. Сполз с кровати, кое-как оделся, отправился к себе. Может, там что осталось?

Дохромал. На столе — три желёзки, впопыхах позабыл их тута. Укусные желёзки, да мало троёх-то. Прогонит Лавуня с троймя-то. Надобно сыскати поболе. На «нуль» иттити — енто нет, енто пущай лутшэе прогонит, хучь насовсем. Стал быть — он посмотрел вниз, на пол, — стал быть, надобно наверьх спущатися. Тож, конечно, прогнати может — тама желёзки-то обнаковенные, не сказати особо укусные. Како быти?..

Федюня обратил, наконец, внимание на листок, прижатый миской и исписанный. Прочитал. Вздохнул горестно: э, мил человёк мудан Путник, енто ж когда ж ты посулённое притаранишь?.. Жди-пожди тобе… Вздохнул еще тяжелее: наверьх-то спущатися, а ишшо боле того опосля сюды вниз подниматися — а колешко-то?

Решил: отлежуся мало-мало. Глядишь, и поотпустит, и силов прибавится.

В фатерку не пошел. Прилег на лавчонку, начал было мечтать сладко: а уж Лавуне перепритараню, так с ей и побалу… Не домечтал — уснул.

***

Пациент всегда прав.