Его рука описала широкий полукруг. Душа… Я частенько использовал это слово, но не в евангельском значении. Мои родители не были религиозны, среди друзей вопросы, связанные с религией, обсуждались в отношении книг или картин, но никак не применимо к самим себе. Я жил среди довольных жизнью и собой агностиков и, зная о Джейке все, от его любимого соуса до клички соседской собаки, которой он боялся в детстве, никогда не интересовался, к какой конфессии он принадлежит. Не помню, когда сам последний раз был в церкви. И вдруг здесь, среди грязи и мерзости, я осознал, что мое жизнелюбивое легкомыслие не лишило меня души. Бессмертной, единственной — и оказавшейся сейчас так близко к сливной яме, полной гнили и дерьма. А если что-то плохое случится с душой, это будет
Страх, пронзивший мое тело в этот миг, был самым сильным из испытанных мной за всю жизнь. Он полностью лишил меня возможности шевелиться или подать голос, каждая клеточка тела окостенела и при этом казалась странно маленькой, я превратился в пылинку, пропитанную страхом. Вечность растянулась вокруг бесконечным космосом, горячим и неподвижным, и только что-то невидимое, неощутимое трепетало глубоко внутри меня. Не желало погибать, стремилось к свету, который был так невообразимо далеко — и в то же время повсюду.
Если бы этот жуткий панический страх продлился дольше мгновения, я бы не смог его выдержать. Но, к счастью, он отхлынул так же быстро, как и пришел. Я глубоко вдохнул, стараясь побыстрее успокоиться, и услышал, как Делберт говорит:
— Пойдите в следующий дом, мистер Хиллбери. Пожалуйста, всего на минутку. Там не так грязно.
Мне было все равно — во дворец идти или в авгиевы конюшни. Главное, что я
Расти Биннс топтался напротив дверей, я увидел его, как только повернулся. Но улыбнулся просто, чтобы проверить, как двигаются губы, честное слово, не рассчитывал, что он покраснеет и отскочит. И уж никак не ждал, что Расти замашет руками и торопливо уйдет. Куда это он? К себе домой? Ну да, сворачивает во двор… Дезертирство! Побег с поста! Да окажись сейчас неподалеку Стэн Клеймен, пришлось бы миссис Гарделл готовить новые лубки для сломанных рук.
Но возможные неприятности Расти волновали меня меньше всего. Дом, который Делберт назвал следующим, стоял вторым от края деревни. Неприметная развалюха, некрашеные стены, окна наглухо закрыты ставнями, похожими на щиты. Но дверь была не заперта. Я толкнул ее, вспомнив, как точно так же открывал дверь в дом Маккини и через пять минут чуть не выблевал кишки. Теперь бояться нечего, галлюцинации не терзают меня уже три недели.
И то, что я сейчас вижу, не мираж. Обычный склад, который мог бы стоять на территории фашистского концлагеря, как раз за крематорием. Монстры, не меняющие внешний облик, во многом были более жестокими, чем моухейцы, но у тех и у других одинаково проявилось скопидомство. Люди — расходный материал, пища, ничтожества, а вот их веши — дело другое. Могут пригодиться.
Под стенами хибары грудами было свалено имущество бывших жертв. Я понял это мгновенно. Мужская рубашка, синяя туфля на каблуке-шпильке, поясной ремень, маленькая сумочка, вышитая бисером, кукла с длинными волосами, расческа… И еще, и еще…
Я вдруг вспомнил книгу, прочитанную лет десять назад: об экстрасенсе, которому достаточно было дотронуться до какого-нибудь предмета, чтобы узнать все о его владельце. Слава богу, у меня такого дара нет. Иначе я бы не смог удержаться и начал трогать все эти вещи, сваленные под стенами хибары. И все они заорали бы мне в ухо, завыли голосами бывших владельцев, наперебой рассказывая об их жизни. О мечтах и надеждах, давно превратившихся в ничто, о деловой поездке через несколько штатов или о веселом отпускном путешествии, оборвавшемся в Моухее. А громче всего — об отвратительных мучительных смертях.
Мгновением позже мой взгляд прикипел к одной точке. Справа от двери на ворохе детских футболок стояла, накренившись, пишущая машинка Джейка. Я знал ее, как свою. Чуть погнутый рычажок каретки, царапина на боковой стенке… И тысячи воспоминаний за каждой клавишей! Груды отпечатанных страниц, наши с Джейком заветные мечты, мои бунтари и его инопланетяне, давняя болтовня и со смехом слопанный шоколад, будущие литературные премии и очень близкая смерть. Три минуты назад я ощутил в себе душу, а теперь увидел ее — застывшую в форме старой пишущей машинки. Это мою душу отправили на свалку, к мертвому хламу.
Меня заколотило. Бросив сюда машинку, моухейцы перечеркнули все, ради чего я жил. И в эту секунду я окончательно понял, что никогда — ни ради дружбы, ни ради любви, ни ради собственной жизни — не стану их пособником. Пусть меня живьем разорвут на части, лучше присоединиться к жертвам, чем к убийцам.