Пообедать по-человечески в госпитальном камбузе с другими ходячими больными медики мне так и не дали. Скорее всего, из вредности и мелкой мстительности. Даже Антоненкову, «дежурную по мне» на сегодня, они ко мне не допустили, пока меня лежащим на кровати с ложечки кормили все те же госпитальные карги с птицеподобными головными уборами. Те самые любительницы промокать мои губы мокрой тряпкой после каждой ложечки. Брр…
После обеда карги усиленно настаивали на угощении меня «уткой», но тут я окончательно взбунтовался и, пользуясь тем, что привязать к кровати меня забыли, убежал в общественный гальюн. Подумать спокойно и покурить не торопясь, с наслаждением.
Гребаная жизнь! Никакой самостоятельности. Мотают меня все кому не лень, как дерьмо в проруби. Пора ломать этот график. Не фига меня тут втемную разыгрывать и в свои шпионские игры вплетать. Мне всего-то надо спокойно с девчатами доехать до Одессы. И все остальное побоку.
Когда сидишь в позе роденовского «Мыслителя», то и мысли приходят правильные. Пусть даже сидишь на унитазе.
Вернулся в кубрик, правда, все такой же злой.
Лег на шконку и буркнул Гале:
— Чем развлекать меня будешь, ненаглядная?
— Так еще же не ночь, — обернулась девушка на дверь, — и персонал постоянно бегает.
— Кто о чем, а путана — о секасе. Как вшивый про баню, — констатировал с тоской создавшуюся ситуацию.
— Что-то ты сегодня, Жора, больно ласковый… — промолвила девушка.
Смотрю, а Антоненкова-то обиделась.
Сияющая доктор Балестерос заскочила меня проведать перед уходом из госпиталя. Кивнув Антоненковой — «сеньорита», она тут же совершила рутинный медическо-магический ритуал с оттягиванием мне века, осмотром вытянутого языка, втыкания в многострадальный анус градусника; эт сетера, эт сетера, эт сетера…
— В общем, неплохо, — вынесла вердикт медицина, когда закончила надо мной издеваться. — На ужин пойдешь своими ножками. Главное, ложку мимо рта не пронеси, — смеется.
— С алькальдом все хорошо? — подмигиваю.
Мария улыбается загадочно, потом слегка кивает головой, не произнеся ни слова. Что ж, умному — достаточно.
Напоследок, окинув ревнивым глазом Антоненкову, поправила на мне филадельфийский воротник, незаметно ласково погладив мне щеку.
— Когда я увижу Наташу Синевич? — поинтересовался, пока есть такая возможность. — Ведь я уже ходячий.
С доктора благостность как рукой сняли.
— Она еще лежачая, — возразила мне посуровевшая Мария. — Ей свидания противопоказаны.
— Но девочки же ее навещают? — спалил я свой гарем.
— Свидание с ними не приведет к такому резкому эмоциональному скачку у раненой, как с тобой, — отрезала Мария. — Рано еще, Хорхе. Когда будет можно, я скажу.
И ушла, раздраженно подергивая своим роскошным задом, как недовольная кошка хвостом. Впрочем, по имени она меня впервые назвала.
Проводив Балестерос взглядом до двери, перевел зенки на Галю.
А та мне показала язык и обозвала:
— Кобель.
— Ты сама сегодня у Наташки была? — спросил Антоненкову, не обращая внимания на ее ревнивый наезд.
— Была.
— И что там?
— Нормально все для ее состояния.
И опять замолкла.
— Галь, с тебя что, клещами сведения тянуть? — стал я раздражаться.
Ну и денек. Мало меня сегодня допрашивали, теперь сам вот как гестаповец партизанку раскалываю. На пустом месте, блин.
— Привет тебе передавала, — буркнула Галя. — Спрашивает о твоем здоровье, заботится о тебе, а ты тут амуры с докторицами крутишь. — И смотрит осуждающе.
— Это не я с ней, а она со мной крутит, — попробовал я оправдаться.
— Прям! — воскликнула Антоненкова. — А то я не видела, как ты на ее зад пялишься.
— Как пялюсь?
— С вожделением. Вот.
Обвинительный вердикт, однако. Пора тему менять.
— Ты так и не ответила: как там Наташа?
Дожать ее надо обязательно, а то так на шею сядут, не скинешь.
— Не достоин ты такой хорошей девчонки, — неожиданно выдала Галина осуждающе.
— Накажу! — пригрозил.
— А что ты мне сделаешь? — Голос девушки стал решительным. — В Виго оставишь? Так я сама с твоего автобуса тут соскочу с превеликим удовольствием. Меня тут в обиду не дадут. А на твою защиту, Жорик, надежды мало. Сам еле живой остался. Да и видала я в гробу эту Одессу. — Тут Галя осеклась и добавила другим тоном: — Кстати, это вполне реальная перспектива — увидеть эту Одессу из гроба. — И отвернулась от меня к окну.
Помолчали взачутке, штампуя новорожденных милиционеров. Этих самых, которые «казадорес» местные.
— Понятно все… — протянул я фразу, нарушив молчание. — Ты там с кирасирами целуешься, а тебя около меня сидеть заставляют. Облом-с.
И хихикнул так подленько.
— Роза… сука! — воскликнула вскочившая на ноги Антоненкова, обманутая в лучших чувствах.
— Брось. Просто Роза была первой из гарема у меня на дежурстве.