"Фантастика 2023-159". Компиляция. Книги 1-19 (СИ)

— Ты… кто? — Ничего другого на ум летчику не пришло. Говорить было трудно, питье немного облегчило страдания, но в горле все равно горело и першило.

— Я-то? Франц Хенсен, сто девяносто девятая дивизия, — не удивляясь, ответил собеседник. — Честная пехота, не какой-нибудь там еропланщик. Вот все зло от вас, а почему? Потому что против естества пошли! Не по природе и не по-божески, чтобы люди в небе летали, а то бы дал Всевышний не крылья, а ноги.

Тема, похоже, была для Франца привычной, он уселся поудобнее и начал детально, подробно развивать мысль о вреде технического прогресса и вообще лишнего знания. Шетцинг прикрыл глаза, пытаясь собраться с мыслями, но они терялись, тонули в потоке словоблудия говорливого соседа.

— Что со мной?.. — выговорил наконец Рудольф.

— Понапридумывали, умники, всякой гадости: газов, танков, аэропланов — как будто вам пуль со штыками мало было!.. Чего сказал?

— Что со мной… — повторил летчик.

— А-а-а… ну чего… Плохо с тобой, прыгнул с аэроплана и поломал ноги.[352] Хреново твое дело, летун. Врач умное слово сказал — а по-простому, костоеда у тебя. Будут в ногах дырки, и из них по кусочкам кости полезут. А раз в три месяца будут тебя разрезать и кость скоблить, да без толку. Даже летуну бы такого не пожелал. Да что там — изобретателю газов это чересчур. Возьмут у тебя гной и тебе же его впрыскивать будут.[353] Тьфу! Гадость какая…

— Ганс! Ганс, ты там как? — слабо окликнули с другой койки, в соседнем ряду.

— Унесли твоего Ганса. Гнарена, — откликнулся Франц Хенсен. — Или сяпсис, черт их разберет. Теперь пополам разрежут и в двух могилах закопают.

Спрашивавший неразборчиво выругался, последние слова утонули в свистящем хрипе.

— Во, видал? — качнул головой Франц, который, похоже, знал все и про всех. — Осколок в грудине, всю внутренность видно, а еще болтать пытается.

Пехотинец еще что-то говорил, но Рудольф уже не слушал. Откинув голову на тощую жесткую подушку, он бесцельно комкал край расползавшегося одеяла, стараясь не коситься в сторону горба, прикрывавшего ноги. Шетцингу было страшно.

Время от времени мимо проходили санитары — немолодые, одинаково угрюмые, в дожелта застиранных халатах, усталые, как солдаты на передовой. Все так же лязгали инструменты.

Пришел врач — еще не старый человек, похожий на санитаров и пациентов — изжелта-бледный от усталости, с глубоко запавшими глазами, в таком же грязном и желтом халате, как у санитаров. Только плохо застиранных красных пятен на ткани у него было заметно больше. Гость поставил рядом с кроватью Шетцинга простой трехногий табурет и с видимым удовольствием сел.

— Признаться, устал, — сообщил он. Внимательно глянул на мгновенно умолкнувшего Франца. — Что, господин Хенсен, по-прежнему ожидаете чуда? Может быть, все же под скальпель?

— Да ни разу, — с мрачной решимостью отозвался побледневший пехотинец, сжав пальцы в тощие кулаки. — И не думайте, я этот скальпель воткну кому-нибудь…

— Хенсен, — с усталой безнадежностью продолжал врач, — у вас пулевое в живот и кишечный свищ. Я зашивал вас уже дважды, но он снова открывается. Дальше штопать бесполезно. Примерно через год организм устанет бороться, и вы умрете от сепсиса или перитонита, каждый пропущенный день уменьшает шансы на удачную операцию. Надо вывести прямую кишку в бок, тогда шансы вполне неплохие. Я вас вылечу хотя бы из принципа и солидарной ненависти к военному прогрессу.

— Да ни разу, — с той же решимостью повторил Франц. — Лучше сдохнуть, чем жопа в пузе. Насмотрелся… Мешок с дерьмом на боку — и гуляй. Нет, не буду.

— Дело ваше, — со вздохом согласился врач.

Склонившись к Рудольфу он негромко продолжил, уже обращаясь персонально к летчику:

— Как самочувствие?

Шетцинг скривился, подыскивая правильные слова, в полной мере отражающие его самочувствие. Врач кивнул со словами:

— Да, действительно, вопрос так себе… Что поделать, устал как собака. Колет? Дергает? Что чувствуете выше колен?

— Выше — почти ничего. Ниже… Колет, вроде не сильно, но очень… неприятно.

— Понятно. — Медик потер пальцы друг о друга. — Заканчивается действие эфира. У вас открытые переломы обеих голеней с раздроблением костей. Без анестезии вы бы умерли от шока прямо на операционном столе. Впрочем, покалывание — это временно. Будет гораздо больнее, по-настоящему больно. Скоро.

— Что… дальше? — спросил Шетцинг. Больше всего ему хотелось спрятаться под одеяло, до обоняния только теперь добрался тяжелый запах гнили, окутавший госпиталь плотным облаком. Будь Рудольф в пехоте, он сразу опознал бы гангренозную вонь — неизменную спутницу любого большого сражения.

— Дальше… — Медик снова потер пальцы, как огромный богомол. — Дальше у вас будет воспаление и нагноение с очень нехорошими намеками на остеомиелит или сепсис. Если только не использовать радикальную хирургию, сиречь ампутацию.

Шетцинг, побледнев как мел, натянул одеяло под шею.