И Тор повторил ругательство, которое его поразило. На вид это был виртуозный, сложно сплетённый мат с упоминанием самых неприличных мест и действий мужчины. Судьи отшатнулись и стали, каждый по своим канонам, молиться и делать знаки изгнания зла. Тор перепугался.
— А теперь скажи, сын мой, повторял ли ты в гневе это ругательство когда-либо?
— Признаюсь, в мыслях я его порою повторял. Но когда мне хотелось его произнести, что-то меня останавливало.
— Всевышний хранит тебя, сын мой, — облегчённо произнёс священник-единобожник. — То, что сказала старуха, не просто ругательство, это — формула нового и страшного сатанинского проклятия. Используй ты его во гневе, и Сатана овладеет твоей душой, а обруганный тобою сгоряча человек подвергнется тяжким испытаниям. Расскажи, что было дальше.
— Старуха ругнулась и ушла. Я не стал брать деньги обратно, подозвал моего младшего подмастерья Иня Синнигора, велел ему взять их и пойти выпить. Инь после этого запил. Моя жена еле-еле его выходила. Она говорила, что какая-то полушлюха-полукрестьянка поиздевалась над ним, и у него на душе страшная рана.
— Жена была почти права, сын мой, — заметил старший судья.
На пятом месяце кормёжка стала лучше, Тору разрешили заказывать дополнительно еду и благовония, и мыли его каждый день. Дело близилось к публичному процессу и к решению. Но перед этим Тору пришлось пройти ещё пять весьма странных экспертиз, хотя он быстро вычислил, с чем они связаны.
Сначала у Тора забрали всю одежду, в камеру явились два кряжистых амбала преступного вида и стали требовать, чтобы он отдался. Они были настолько сильны, что одолели в драке Тора, но насиловать не стали, а постучали в дверь и сказали, что они готовы дать ответ: этот тип точно не содомит. Когда он оправился от этой экспертизы, у него опять отняли одежду, но на сей раз уставили камеру яствами и вином, и втолкнули в камеру голого типа, содомита на вид. Всю ночь Тор отбивался от домогательств этой твари, а через несколько дней история повторилась (ведь один свидетель — не свидетель). А затем, когда та же процедура постановки угощения и отъёма одежды вновь повторилась, в комнату вошла гетера, а за нею четверо судей и предупредили, что на сей раз они знают, что Тор отнюдь не целомудрен, так что пренебрегать ласками полноправной гетеры — позор для него как для мужчины и ложь перед лицом трибунала. На вид гетера сразу не очень понравилась Тору: лицо было развратное и порочное. Но, когда она сбросила одежды, обнажилось великолепное тело. А затем тонкие ароматы и весьма толстые ухаживания со стороны жрицы любви привели его в постель. Наутро, когда пришли забирать свидетельницу, она, не слезая с Тора и не прикрываясь, закричала: "Я ещё не кончила! Добавьте еды и выпивки и убирайтесь!" До самого вечера она овладевала Тором (пожалуй, именно так, а не наоборот). И лишь к вечеру, когда Тор окончательно выдохся, она позвала служителей.
— Я чуть было не опозорилась, — сказала она восьмёрке судей и пялящимся на её наготу служителям, расправляя пеплос и не торопясь его надеть. — Впервые за мою карьеру я чуть не запросила пощады первой в схватке любви один на один.
— На вопросы по поводу твоего свидетельства будешь отвечать позже, — сказал секретарь.
— Ещё чего! На главный вопрос я могу ответить сразу: нормальный очень сильный мужик, и все байки про него, что он изувер какой-то — ложь наглая. А любовником своим я очень была бы не прочь его иметь.
Гетера ушла, прошёл дурман, осталась сильная боль, и Тор теперь понимал состояние рабыни Имир и дамы Алоиссы Адинкур, которых он так безжалостно брал. А через несколько дней пришла вторая свидетельница, помоложе, потоньше сложением и с благородным лицом. Она пыталась с ним говорить, но Тор отвечал односложно, и всё опять свелось к страсти. Но на сей раз к утру гетера с умиротворённым лицом признала себя побеждённой.
Процесс Тора был не публичным и коротким. За три часа было вынесено решение, что он грешен, но обычными человеческими грехами, а обвинения против него — клевета и пособие Дьяволу. Оправданного задержали на несколько дней в тюрьме, разрешив ему покупать всё необходимое. А затем была назначена публичная казнь.