Тут Толтисса решительно повернулась к Тору и поцеловала его на глазах у всех. А Тор, проинтерпретировав по-своему: "Носи наготу гордо", поднял её на руки и тоже поцеловал. Толпа зааплодировала и ещё раз закричала: "Император и Императрица любви!" А рабыня продолжала:
— И многие другие клеветнические слухи расцвечивала я своими выдумками. Ещё более злило меня, что стало мучить желание мужского общества, чего я раньше не испытывала, но радости мне оно не доставляло. И ребёнка я не рожала, и не хотела. Ещё бы немного, и пала бы я намного ниже, занявшись сатанинскими извращениями. На самом деле я была самой виновной среди всех, кто возводил поклёпы на Мастера. Но, увидев меня, Мастер вспомнил свою вину передо мной, как он причинил мне боль. Я не считаю, что это была его вина. Это была моя вина и беда, но он винил себя. Он заступился за меня, и справедливый суд отнял у меня все права и приказал мне вечно служить ему в качестве позорной рабыни-наложницы. И имя дали мне подходящее той грязи, которой я была.
Толпа заворожённо слушала. Редко так красноречиво кается грешник, и редко столь интересно слушать эту исповедь. Настроение толпы всё больше склонялось в пользу рабыни.
— Но Любвеобильная подсказала мне, что очистить душу можно часто лишь через падение. Я полностью отреклась от предрассудков и пороков того жалкого общества, членом которого я была ранее. Я приняла наказание всей душой, и решила исполнять своё служение самым лучшим образом, как бы больно и страшно мне ни будет. Но тем самым я открыла свою душу хозяину, возжелала его всем сердцем и всем телом, как единственную свою дорогу к очищению и к спасению, и вместо боли Любвеобильная подарила мне величайшее наслаждение, так что я чуть не умерла от счастья. Если бы господин мой не поклялся, что не желает рабов от своего семени, я бы рожала ему детей с величайшей охотой. Когда у меня вновь пытаются появляться пороки моей прошлой жизни, мой господин своими строгими повелениями и наставлениями помогает мне от них избавиться. Я буду служить ему, как верная собака или лошадь! И я клянусь, что, если он умрёт, я перестану принимать пищу и умру, недостойная рабыня, на его могиле, как верная собака.
Ангтун упала ниц в экстазе покаяния. Патриарх довольно улыбался: они сумели незапланированную ситуацию использовать лучшим образом, чтобы повлиять на нравственность народа и знати. Народ ликовал. Так прошло несколько минут. Дав возможность народу выплеснуть эмоции, Патриарх вновь поднял руку.
— Падшая и кающаяся дочь моя Ангтун! Твоё позорное имя останется у тебя на всю жизнь по приговору суда и в назидание всем. Но я вижу, что ты, если вновь не собьёшься с пути служения и покаяния, можешь стать живым примером того, как самая ничтожная душа может очиститься, и как вознаграждается искреннее покаяние. Иди, служи, кайся. Покорно и с радостью принимай все испытания, которые принесет тебе твоё покаянное служение. И, самое главное, больше не греши! Я разрешаю тебе поцеловать свою туфлю и благословляю тебя, кающаяся дочь моя. А клятву твою не принимаю и запрещаю тебе даже думать об этом. Если такое случится, ты обязана преданно служить наследникам Мастера и молиться за лучшую участь для его души.
Приняв благословение и облобызав туфлю, рабыня встала.
— Ангтун, иди на место. Тут у нас со светским судом ещё маленькое дело.
Ангтун спустилась. К её разочарованию, опять сразу же сняли полотнище. Но люди смотрели теперь по-другому, и рабыня выбрала верный путь: скромно потупила глаза и стала молиться.
К трибуне подошли шестеро стражников и секретарь светского городского суда. Он зачитал постановление:
— В суд Имперского города Киальса поступило донесение стражников Ука Иммитира и Лисса Арсильтора, сообщивших о дебоше, устроенном Великим Мастером Тором в таверне "Императорский дельфин". Он обвиняется в том, что пытался совершить насилие над служанкой Лукриссой Актор и обесчестить её, а затем избил заступившегося за неё слугу из той же таверны Силя Ассатита. Поскольку упомянутый Тор ныне находится под юрисдикцией Имперского Суда и Патриарха, Городской Суд постановил передать данное дело в Имперский Суд.
— Грешница Лукрисса, иди сюда, — ласково сказал Патриарх.
Служанка из таверны пошла в своем наспех зашитом платье на трибуну. Она выбрала худший способ действий, закричав:
— Не виновата я! Он сам меня поцеловал, а потом ещё и выкинул, так как я отбивалась!
Толпа расхохоталась. Раздались выкрики типа: "Кто от кого отбивался?" "Тебя что, обесчестить можно?"
Патриарх строго сказал:
— Ведите себя достойно! Слуга Силь, что ты можешь сказать?
В отличие от служанки, слуга сразу понял, чем дело пахнет. Он слышал: имея дело с Имперским Судом, самое худшее — вести себя как в обычном суде, то есть врать и запираться напропалую.
— Хотел я этого лоха с периферии на золото развести, признаюсь. Эта шлюха не объяснила мне, с кем связываюсь.
— Ты что несёшь, скотина? — заорала Лукрисса.
— Заткните рот женщине, — велел старший официал, и Лукриссе сунули кляп.
— Старший стражник Ук, что ты скажешь?