Пленница поворачивает на Эгорда глаза, зрачки многогранные, как бриллианты, мерцают всеми цветами радуги.
– Но я еще не забыла... Леарит, младшая богиня света. Отлученная от небес.
– Эгорд.
Воин-маг проникает в кокон сияния девушки, в мышцы приливают силы, не божественные, но по крайней мере не шатает, можно держаться твердо, и воздух кажется не таким ядовитым.
– Никогда не разговаривал с богиней. Но мне пытка временем не грозит, жить осталось ровно пять флаконов с противоядием. Надо выбираться...
– Если богиня не может выбраться столько лет...
– Но смиряться нельзя.
Леарит мягко улыбается.
– Да.
Эгорд оглядывает тюрьму, померкшие от царапин и копоти плиты намертво связаны грубой кашей сплава, застывшей, наверное, в день сотворения преисподней. Ни намека на сквозящую трещинку, тем более – на дверь... С трех сторон глухие стены, четвертая – клетка.
– Это и впрямь царство демонов? – спрашивает Эгорд.
– Сожалею, Эгорд.
– Я здесь добровольно.
Лицо девушки становится менее отстраненным, пестрые огоньки в глазах переливаются чаще, но вместе с тем осторожнее.
– Неужели? Как это случилось?
– Моего друга Витора... и многих моих близких убил демон по имени Зарах. Я пришел за его смертью.
– Зарах... Я его знаю...
У Эгорда изнутри трепет.
Леарит печально улыбается своим мыслям.
– Только сейчас вспомнила. Меня взяли в плен, когда охотилась именно на Зараха.
– Тоже хотела его убить?
Эгорд думает о Леарит уже как о лучшей боевой подруге, хотя знакомы меньше десяти минут... или часа?.. Да, время тут зыбкое.
– Его и всех сильных демонов. Но меня остановил Ямор, их царь. И вот, я здесь... Так долго, что сомневаюсь, было ли это или я все выдумала...
Прутья разбивают пейзаж на полосы, этакие высокие до нелепости картины. Небо пересекают пухлые ленты метеоритного дождя, огненные хвосты преображаются в стволы дыма, те сплачиваются в черные кроны. По взрывам упавших камней можно определить, где горизонт, но даже этих вспышек не хватает разглядеть что-либо вокруг, тьма словно тоже соткана из металла, непреодолимо прочного черного металла.
Массы хохота и криков накатывают гудящей волной, растекаются по сознанию, отползают... И опять: волна – затишье, волна... затишье... Эгорд словно на берегу моря из крови.
Леарит вновь пытается выдрать оковы. Тело взлетает, как подхваченный ветром платок, но руки, ноги и пояс упираются в бока стальных змей, твари движутся, острая чешуя старается распилить доспехи, серебристая гладь льет искры, топорщится лучиками света, но остается гладью.
Леарит опускается, из груди протяжный выдох.
– Все эти крики внушают лишь поначалу. Мне трудно видеть что-то, кроме потолка, но даже так все успело надоесть. Не раздражает, не злит, – просто не думаю об этом, как не думаю о воздухе, который вроде бы сплошь везде.
Эгорда щекочут катящиеся гроздья пота
– Мне долго не прожить. Задохнусь.
– Наоборот, – едва слышно шепчет Леарит. – Умереть здесь, если не в бою, очень трудно. Ослабнуть, истощиться так, что жизнь будет причинять боль, – да, легко, очень легко... Но умирать придется долго.
– Знаешь, хоть ты и в оковах, но не похожа на ту, кто собирается умирать.
– Я сражаюсь. Не всегда помню, зачем... Но сражаюсь. Борьба хранит мою память. Благодарю, Эгорд, за появление. Разговор помогает мне возвращаться к себе.
– Взаимно.
Эгорду с двух попыток удается встать, покачивается, мотает головой, прогоняя клейкую завесу.
– Рад, что не одинок. Только выбираться все равно надо, так можно и с ума сойти.
Леарит плавным движением головы стряхивает с лица локон жидкого света, томно глядит в потолок.
– Да, здесь многие теряют разум... Что ж, попробуй, Эгорд. Возможно, у тебя правда выйдет, я ведь сужу по себе... А боги не должны думать пренебрежительно... о наследниках.
– Что?
– О людях. История долгая. Потом, лучше попытайся что-нибудь сделать...
Эгорд по-хозяйски, руки в боки, подходит к прутьям, осматривает.
– Арсенал не богатый, но хоть зубами грызть не придется.
С усмешкой замечает, что выражается как Тиморис. Вот бес, как все-таки не хватает этого остряка-паникера.
Эгорд замораживает прут, кулак летит разбить, но в следующий миг воин-маг кусает губы от боли, прячет кулак в животе. Лед и впрямь вдребезги, но под ним как была сталь, так и есть.
Обхватывает прут обеими руками, внутренняя поверхность пальцев и ладоней обрастает подушками света, лучи набирают яркость, из золота в белизну, Эгорд весь мокрый, во рту режущая засуха... Но идея расплавить провалилась, прут лишь слегка раскален докрасна.