Поражённый увиденным, Ивер в страхе попятился, но врезался спиной в дерево. Я сорвался за ним. Сын конунга бросился к кузне, открыл было рот, чтобы закричать, но я догнал его, повалил на землю, сбил ему дыхание и сел сверху. Не уйдет.
— Айна мертва по твоей вине. Она служила Когги на Свартстунне, обладала даром видеть вороньи сны. Ты лишил её всего этого. Я отомщу за неё, отправлю тебя к Гродде, и ты до конца самой вечности будешь ползать на коленях перед ней и вымаливать прощение. Ты не просто надругался над свободной женщиной, Ивер. — Я склонился к самому его уху и шепнул. — Ты оскорбил богов. Я, Хинрик Фолкварссон из Химмелингов, приговариваю тебя к смерти.
— Я не… Я не знал, — заскулил Ивер. — Она прокляла меня, на самом деле прокляла. У меня член стал вялый. Ведьмы сказали, что надо возлечь с той, что прокляла, чтобы снять колдовство… Я не знал, клянусь!
— Это уже неважно.
Я схватил его за волосы, поднял голову так, чтобы он задрал подбородок и, вознеся славление Хевн и Воду, вскрыл Иверу горло. Он захрипел, затрясся, забулькал. Я отпустил его корчиться и потянулся к мешку за чашей, набрал жертвенной крови, а затем другим ножом рассёк себе руку и пролил в чашу уже свою.
— Хевн Красная, мать мести, прими эту жертву во имя возмездия, что я должен совершить, — прошептал я над чашей и огляделся по сторонам. Рядом росла молодая осина — самое то для шеста.
Я срубил деревце топором и быстро отсёк лишние ветки, а оба конца палки заточил как копье, чтобы лучше втыкались. Ритуал проводил в спешке, по уму я должен был разводить костры, бросать травы и петь длинные воззвания. Но Хевн была со мной — я чувствовал ледяную ярость внутри и знал, что богиня меня благословила. И ещё я обонял запах дыма — жирного, плотного. В городе что–то горело, со стороны площади доносились крики. Что–то случилось. Но мне было нельзя отвлекаться.
Трижды пропев воззвания к Всеотцу, Гродде Ужасной и Хевн Мстительнице, я взялся за палку и принялся резать на ней вязь проклятия: несколько Грод, Нит, Хев, Ман, Гульг. Закончив резать, я обмакнул пальцы в жертвенную кровь и тщательно окрасил каждую. Теперь оставалось самое неприятное. Я поднял топор и в несколько взмахов отсёк голову Ивера. Вот уж поистине царский нитсшест получится — не просто голова любимого коня, но наследника. Если на что Ивер Гутфритссон и годился, так это лишь на проклятье для своего отца. Просто так убивать я его не хотел — решил подойти к мести творчески. Что мне теперь терять?
Последний жест — я с силой насадил голову на палку и встряхнул для надежности. Окровавленный нитсшест внушал ужас даже мне самому. От него не только веяло смертью — с него почти видимо сочилась тьма.
— Таким ты мне больше нравишься. — Я подмигнул перекошенной роже Ивера, подхватил все свои вещи, приладил колдовской посох за плечи и направился к площади. Настал час мести.
Надо мной пронёсся Конгерм, сделал пару кругов и с клёкотом улетел за городские стены — вероятно, отдыхать. Я чувствовал, что создание нитсшеста почти лишило меня сил, ещё и фетч подъедал, но продолжал идти. Если не сегодня, то никогда.
Маннстунн обуял хаос. Чем ближе я подходил к площади, на которой располагались торговые ряды и дом Гутфрита, тем громче становились крики. Я видел зарево пожара — дым, огонь, прозрачную дрожь воздуха над пламенем.
— Нравится? — насмешливо пронеслось у меня в голове.
— Твоя работа?
— Ага. Ты же хотел, чтобы я всех отвлёк — теперь им есть чем заняться до самого заката.
Конгерм зловеще расхохотался у меня в голове. Не такой уж и добрый он дух, судя по всему. С другой стороны, едва ли волшебным народам были ведомы добро и зло такими, какими их понимали мы, люди.
— Ты можешь мне понадобиться. Бди.
— Знаю.
В городе полыхал настоящий пожар, и огонь пожирал площадь. Люди выстроились в цепочку до самой реки и передавали друг другу ведра с водой и песком. Горели лавки, полыхали пивные. Но самым приятным зрелищем для меня был охваченный пламенем дом Гутфрита. Услада для глаз.
Я медленно вышел на площадь, неся нитсшест в вытянутых руках. Горожане сперва не заметили меня — были слишком заняты пожаром. Но вот один задержал на мне взгляд, другой… Увидев навершие шеста, они притрагивались к амулетам и спешили от меня прочь. А я шёл средь дымов, огня и криков, неся свою месть гордо, точно родовой стяг.
Домочадцы Гутфрита высыпали на улицу — с воплями и причитаниями старались спасти то, до чего ещё могли добраться. Стонало пожираемое пламенем дерево, полыхала солома. Стеклянное окошко треснуло и осыпалось множеством осколков.
Сванхильд была там — я видел её сутулую фигурку и светлые волосы. Узнал. Вместе с остальными она боролась с пожаром. Был здесь и Гутфрит — напуганных лошадей велел отвести подальше, белую шубу снял и, закатав рукава, присоединился к спасающим.
Не знаю, какой хаос царил в ночь, когда убили моего отца, а мать бежала от конунга, но, казалось, я устроил переполох не хуже. Конгерм постарался на славу.