Зимин вдруг почувствовал себя глупо. Он увидел свои ноги, обутые в китайские кроссовки сорок первого размера, ноги здоровенного лба, отправившегося в поле играть в войну. Он увидел у себя в руках самодельное духовое ружье, на которое пошли два насоса, три мотка изоленты, стальная проволока, которую пришлось снять с велобагажника. И две велосипедные камеры, и медная трубка. Оружие, которое еще вчера казалось ему грозным и серьезным, внезапно утратило в глазах Зимина всякую ценность, он увидел, что это всего лишь детская игрушка, не более.
Зимин размахнулся и забросил воздушку в овес. А затем отправил туда еще и патроны.
Он сел в горох. Стал срывать и есть, чистить молодые стручки от шкурки и жевать, сладкие и вкусные. Он ел горох долго, пока не почувствовал, что больше не может, тогда он лег на бок и стал лежать.
Зимин старался понять – что произошло? Кажется, ничего необычного. Игра, горошина в лоб, поражение, шишка… Но Зимин отчего-то чувствовал, что в этом поражении есть еще кое-что. Лоб не переставал болеть, и это тоже беспокоило, Зимину казалось, что на лбу у него образовалась печать, и печать эту снять не получалось, хотя Зимин и тер лоб слюнями.
Его убили. Тот, прежний Зимин, умер. Был застрелен горошиной и остался лежать в желтеющем овсе, улыбаясь и глядя в небо, все просто, все понятно.
Зимин плюнул и направился к дороге.
Он шагал, запинаясь за горох, путаясь в овсе, пытаясь думать о медведях, которые приходят сюда по ночам, но медведи не удерживались в голове, была в ней одна только пустота.
Поле закончилось, и он вступил в лесополосу, и она тянулась и тянулась, хотя Зимин твердо помнил, что утром они преодолели ее за несколько минут. Он натыкался на паутину, запинался за гнилые пни, поскальзывался на грибах и никак не мог выйти, никак.
К вечеру он все же выбрался к дороге и успел на последний автобус. Он был почти пуст, Зимин сидел у окна и глядел на поля, тонущие в сумерках. Он думал о зимних ботинках. О том, что в апреле, по последнему льду, умудрился порвать левый, матери не сказал, так и проходил, хлюпая. Думал о том, что надо бы теперь этот ботинок починить как-нибудь. И обои в комнате подклеить, после весны отстали. И неплохо бы устроиться куда-нибудь на работу, а потом раз – и остеклить балкон, мать ведь давно мечтает.
Зимин думал о балконе и постепенно сползал в дрему. Он устал. Натер мозоли, расцарапал живот, и вообще… Лоб еще болел. И впереди был еще целый август, скучный и дождливый. И год, в который стоило подналечь на учебу, поскольку именно в этот год закладывались основы, ну и так далее. И жизнь, которую предстояло как-то прожить.
Зима
Зимин замолчал.
Ему не нравился собственный голос, он был, как всегда, пискляв и малозначителен. Но сегодня ему почему-то хотелось прочитать свой рассказ Ларе. Он написал его за ночь и не успел толком поправить, но все равно прочитал, с трудом разбирая почерк.
– Хорошо, – сказала Лара. – Очень хорошо. Это случилось с тобой?
– Со мной? Кажется. Я не очень помню.
– Идея мне нравится. Мальчика убили на игрушечной войне, и всю последующую жизнь он подозревал, что его убили по-настоящему. И что вся его жизнь не более чем мучительный кошмар, порожденный судорогами умирающего мозга. Мрачно. Но в духе. Прекрасный рассказ об окончании детства. Молодец.
– Ну да…
Почему-то ему вдруг стало стыдно этих листков, исписанных карандашным почерком, он сложил их и убрал в карман.
– Ты что, стесняешься? – удивилась Лара.
– Да не… Просто… Просто это совсем не то, к чему я привык. Это сложно… Мне кажется, что у меня от этого башка трескается…
– Ну и что? Зимин, башка дана тебе для того, чтобы она трескалась. А зачем она тебе еще?
– Не понял…
– Объясню в образах.
Лара устроилась поудобнее, объяснила:
– Меч, если его использовать по полной программе, тупится, на нем образуются зарубины, иногда он вообще ломается. Но если его не использовать, то это не меч вовсе, а просто острая железка. Так и с башкой. Ею надо работать.
– Недавно ты по-другому говорила, – напомнил Зимин.
– Правильно, – согласилась Лара. – И сейчас скажу. Меч куют для того, чтобы ходить в бой, для того, чтобы рубить дрова, нужен колун. Боевым клинком не шинкуют капусту, если ты начинаешь шинковать капусту катаной, то она у тебя, скорее всего, заржавеет.
– Понял, понял, – Зимин постучал себя пальцем по голове. – Ментальная гигиена. Вытравим призраков из нашего подсознания с помощью йоги и рыбьего жира. Так тебе честно понравилось?
– Да.
Лара поглядела на него.
– Рассказ про тех, кто навсегда пропал в гороховом поле, – сказала Лара.
Зимин достал коробку со свечами, стал выбирать.