Зимин кивнул.
– А теперь все как надо, – Лара снова примерила варежку. – Теперь все, как полагается, все хорошо, все спокойно. Закончишь пятую книгу, а там и лето. И летом мы поедем… Куда?
– В Перу, – ответил Зимин. – На Мачу-Пикчу. Знаешь про такое место?
– Ага. Облачный край, как же. А почему именно туда?
– Не знаю. Вот захотелось вдруг, – улыбнулся Зимин. – Тебе же захотелось варежки связать? А мне на Мачу-Пикчу. Сначала махнем, конечно, в Аргентину, возьмем там мотоциклы впрокат и поедем на юг, к Огненной Земле, через весь континент.
– По маршруту Че Гевары, – сказала Лара.
– Точно, по маршруту Че Гевары. Это здорово.
– Здорово, – согласилась Лара. – Просто очень здорово. Я читала, там какой-то иной мир.
– Там дикость. Там Амазонка. Там Анды. Можно целый год путешествовать.
Метель ударила в окна. Поползли узоры, мороз вырезал в толщине стекол замысловатые скелеты рыб, еловые ветви, бесцветные северные цветы. Зимин зажег еще одну свечу.
– Зима, конечно, будет долгой, – сказала Лара. – Но это ничего.
Зимин подкинул в печку коротенькое полено. Весь день он возился с чугунной печкой, искал ей место в комнате, устанавливал, соединял трубу с каминным дымоходом. И когда печка была растоплена и стала нагреваться, он отключил батареи отопления. Квартира стала остывать, они почувствовали холод и достали валенки и пледы, а потом от печки поползло живое тепло, и Зимин впервые за долгое время почувствовал себя хорошо.
– И как ты хочешь все это закончить? – спросила Лара. – Финал какой?
– Что?
– Ну, как что, пятую книгу?
– Просто. Последняя глава будет называться, разумеется, «Апраксин Бор». Я уже давно придумал – главный герой сидит в психушке, в абсолютной стадии разложения сознания, его лечат, в основном электросудорожной терапией, пытаются вернуть его в действительность, а он упорно в нее не хочет возвращаться…
Зимин поглядел в окно. Город окончательно исчез в снегу, утонул, пропал, и лишь иногда в разрывах метели вспыхивали одинокие желтые огни, далекие и на вид холодные.
– Он не хочет возвращаться, – повторил Зимин. – А в редкие моменты просветления рисует на одной стороне черного дракона, а на другой девчонку с рыжими волосами.
Лара выставила из-под одеяла ноги и стала натягивать на них валенки. Свечки потрескивали, и, поддерживая их, потрескивала печь.
– А может, и по-другому все будет, – сказал Зимин. – То есть совсем по-другому. Может быть, они все будут счастливы. Поживем – увидим.
– Мощная философия, – согласилась Лара. – Поживем – увидим. Хотя я согласна. Увидим. Слушай, как ты думаешь, а где можно взять брусники?
– На рынке, наверное.
– Точно. На рынке. Вот завтра с утра и отправлюсь. Проснусь пораньше, достану с балкона лыжи, намажу их… барсучьим салом – и вперед. И…
Она улыбнулась.
– Зима все-таки будет долгой.
– Поживем – увидим, – ответил Зимин.
Стужа продолжала вычерчивать на стекле вытянутые восьмерки, и длинные копья, и фигуры, похожие на рисунки древних людей. Пахло горелой берестой, воском и сеном, которое Зимин привез недавно специально для нужного запаха. За окном спал замороженный ожиданием вечерний город, с востока неотвратимо приближалось Рождество. Лара куталась в одеяло и думала о том, что завтра она проснется решительно пораньше и, пожалуй, испечет пирог с брусникой и сахаром. А потом, может быть, закончит начатый на кухне ремонт – обои-то куплены.
На цыпочках
– Я так и знал, – сказал Дрюпин. – Так и знал ведь! Он решил нас убрать.
Из вентиляции выдавливалась полужидкая, похожая по консистенции на разбавленную томатную пасту, субстанция. Она стекала по стене и распространялась по полу, собиралась комьями, застывала и достигала уже коленей.
Они сидели на стульях и на креслах и смотрели, как прибывает жижа.
– Мы в ней все застынем, – сообщил Клык через некоторое время. – И будем как памятники.
Он рассмеялся, беззаботно и безумно, так что Сирень ему немного даже позавидовала.
– Я лично буду вот так застывать, – Клык поднялся на табуретку, вытянул руку и показал, как он будет превращаться в памятник. – Чтобы красиво получилось, как у покорителей космоса. А ты как, Дрюпин?
– Отстань! – огрызнулся Дрюпин, ему явно не хотелось представлять, в какой именно позе он окаменеет.
А Сирень подумала, что он окаменеет на цыпочках. Будет до последнего тянуться к воздуху, глотать его, стараться подняться. Так и застынет. Наверное, смешно получится.
– Я передачу видел… – Клык потер голову. – Кажется. Про то, как людей засыпало вулканом. Так от них в земле такие пустоты остались, а когда их раскопали, в эти пустоты залили гипс – и получились статуи. Совсем как живые. Смешно. Сирень, а ты как будешь?
Клык чистосердечно поглядел на Сирень.
Как умирать? Сирень об этом не задумывалась. Зачем задумываться о том, чего не случится? Да, бетон прибивает, да, бежать некуда. Но это ничего не значит. Совсем. Нога болит, гангрена все-таки, но это тоже ничего не значит.
– Придурки! – всхлипнул Дрюпин. – Вы дураки и ничего не понимаете. Мы же совсем умрем! Совсем!
Клык прижался к Клавдии, та погрозила Дрюпину кулаком.