Фантастика и фэнтези польских авторов. Часть первая

Я уже собралась было отправиться как можно скорее дальше, это на тот случай, если бы под мостом и вправду чего-то таилось, как слышу вдруг чей-то стон. Все мои прямые углы на голове чуть ли не выпрямились, потому что показалось мне, будто бы та гадость из реки уже вылезла, но на самом деле это какой-то человек страдал под кучей досок. Я вздохнула облегченно, а поскольку сердечко у меня, чего уж там хвалиться, вполне себе доброе, но, к счастью, вовсе не золотое — вот тогда бы у меня сердце было тяже-о-олое — пошла я выяснить, что там с несчастным. Оттащила немного я все те дровеняки и остатки товара, который на телеге везли, и попадается мне тут разбитое зеркальце, ну тут я и сама застонала. И не потому что разбитое зеркало — к несчастью, а потому что сама увидела, как я выгляжу. Нечего удивляться, что разбойники какие-то такие были, что и на себя не похоже. По-моему, я уже говорила раньше, что никогда раньше красавицей не была. Все те прямые углы на голове, носик, глазки заиленные… А сегодня эти мои волосы, мало того, что выкрученные туда-сюда, это как обычно, так еще и во все стороны торчат, словно я сбежала из кабинета какого-то математика. Это, видно, когда по лесу ходила шевелюрой, должно быть, о ветки цеплялась, того и гляди, чтобы какая-нибудь птаха на голове у меня гнездышко себе совьет. Мое замечательное выходное платьице как-то так порвалось кое-где и измялось, сразу видать, что в нем на бал ходить, а не для девушки приличной надевать. Лицо мое от солнца загорело, а вот глазки как-то сильнее помутнели. И вот как могла я перед бедным раненым человеком вот так показаться, это же не знаем мы, чего на него напало. А то подумает еще, что это чудище остатки доедать прибыло.

Я быстренько сбежала к той речке, обмыть водой лицо, платье отряхнуть, волос немного водой смочить, чтобы не так торчали. Ну а когда уже с собой управилась, набрала водички в какой-то черепок, это на тот случай, если бы раненому пришлось подать, и вернулась к телеге. Оттащила все оставшиеся доски — и что же я вижу: лежит под ними какой-то молодой, наверняка благородный, уж больно нежным выглядел он на рабочего человека, весь в пыли, с раной на лбу. Мужик совсем даже не могучий, а рядом арфа с несколькими порванными струнами, так я сразу догадалась, что это наверняка бард. Так я немножко той воды, что в черепке была, ему на лицо вылила. Очнулся он и начал меня расспрашивать, кто это тут. Сначала я удивилась немного, ведь рядом же стояла, а потом меня в голову стукнуло, что бедняжка наверняка слепой. Так что все мои старания, чтобы его не перепугать, понапрасну пошли. Я положила ему холодный компресс на лоб и говорю, что зовут меня Лягушкой, сама же спрашиваю, а что с ним случилось. А он отвечает мне, что на их караван напала банда диких троллей. Тут я чуточку удивилась, ведь тролли обязаны жить в горах, как рассказывали проезжие. Подумала я, что у бедняги какие-то видения после удара по голове, опять же: на солнце лежал неизвестно сколько времени. Тогда я сделала ему еще один холодный компресс и решила возле этой разваленной телеги переночевать, ведь одного такого его не оставишь, а тащить недавно раненого с собой — тоже нехорошо. Собрала я доски в кучу, из узелка огниво вытащила и устроила костер. Одну, самую крупную поломанную доску я себе оставила, на тот случай, если бы под мостом и вправду какое чудище жило, чтобы было его чем по башке засветить. Из разбитых сундуков выкопала я какие-то пелерины, потрепанные немного, зато высококачественные, из каких-то заграничных материалов. Одной такой пелеринкой барда прикрыла, который тут же и заснул, а второй — себя. И подумала, что такая вот пелерина — это хорошая идея, можно ведь закутаться в нее и людей не пугать, так что я решила забрать ее себе. А тем, кому она раньше принадлежала, в ней уже не нуждаются.

Темнота наступила так быстро, словно пряталась за близкими деревьями. Так я сажусь себе у костра и беру покрепче тот дрын в руки. Пускай кто-то попробует меня слопать, увидит тогда. Сидела я так, сидела и, похоже, прикорнула, потому что разбудил меня голос того барда. Похоже, меня он звал: «Лягушечка, Лягуша?» Хорошо еще, что разбудил меня, а то кто его знает, не проснулась бы я по причине такой дремы в пузе монстра какого. Ну так я спрашиваю его, чего нужно, а он мне на это отвечает: «Ты откуда здесь взялась, Лягуша?» Оно мне как-то странно сделалось, никто меня до того Лягушей не называл. Только показался он мне человеком симпатичным, а я же девушка честная, так что и рассказываю, как оно все было, и что ищу я свое предназначение. Раз уж он меня расспрашивает, так и я его тоже, явно ведь пришел он уже в себя, и кажется мне, что беседа ему не повредит — что он сам тут делает, и кто он такой. Он же на это улыбается и дальше расспрашивает:

— А тебе не приходило в голову, Лягуша, что одной путешествовать опасно?