ФАНТАСТИКА И ФЭНТЕЗИ ПОЛЬСКИХ АВТОРОВ - ЧАСТЬ ВТОРАЯ

"Харлей" стоял не совсем по правилам. Да, на обочине, но на самом повороте, к тому же, в зоне ограниченной видимости по причине высокого, поросшего деревьями обрыва. Потому-то Дед Мороз чуть ли не каждые пять-десять секунд беспокойно оглядывался, даже когда, ругаясь, карабкался по поросшей кустами круче. Ругательства были вполне оправданы, заросли больно кололи татуированные руки. Черная кожаная безрукавка выглядела офигительно, в особенности – громадный череп на спине, только она плохо защищала в колючих зарослях, которые, как на злость, состояли практически полностью из терновника.

Иногда у Матильды появлялись странные идеи, и Дед прекрасно об этом знал. Потому он лишь пережевывал матюки и карабкался дальше. Единственное, что во всем этом было замечательного, это вид шикарной попочки в обтянутых кожаных штанах. Девушка поднималась сразу же перед ним, и казалось, будто бы она проскальзывает между колючками. Эта искушающая картинка представляла собой мелкую компенсацию за переживаемые неудобства.

Наконец они встали на небольшом холме, затененном кронами высоких ясеней. Матильда огляделась по сторонам, глубоко набрала воздух в легкие. При этом она улыбалась, словно маленькая девочка.

Дед громко сопел. Ой, не в мои годы, со злостью подумал он. Растрясание задницы на "харлее", хотя в подземном гараже стоит новехонький мерс. Можно сказать, подарок от золотой рыбки. Но кое в чем девчонка была права, - с печалью признал он. Там, куда они ехали, пригодился бы, скорее "джип чероки" или "хаммер". В чем-то как раз "харлей", на котором можно было проскочить по узким лесным дорожкам, не увязая в песке по самые оси. Это тоже портило настроение Деду. Не любил он такой работы, в поле, как сам привык ее называть. Достаточно уже набегался он по афганским пустошам, где, не признающие ничего святого душманы уперлись на том, чтобы отстрелить ему голову. Достаточно долго он давил собственную задницу на твердых лавках в трюмах Ми-8, чтобы теперь не ценить хотя бы небольшой возможности комфорта. А "харлей" удобств никак не гарантировал.

Вот только вид смеющейся и веселой Матильды привел к тому, что злость быстро улетучилась. Дед Мороз расстроганно потянул носом, похлопал по карманам, напрасно разыскивая свой большой клетчатый платок. В костюме остался, так что осталось вытереть нос волосатым предплечьем.

Он беспокоился за девчонку. Сначала гадкая история с Принцессой, Которая Давала На Горошине. Потом политика. Дед снова невольно выругался. Вот это была еще та зараза, намного хуже даже обманных сказочек, что мутили в головах несчастной детворе. Иногда он даже задумывался над тем, а не следовало бы начать отстрел депутатов вместо вампиров.

Он покачал головой. Нет, это не было бы разумным, признал он, не в первый, впрочем, раз. Это означало бы необходимость впутываться в политику. Хотя, такое занятие было бы наверняка справедливым и уж, как минимум, доходным. Ладно, по крайней мере, девчонка пришла в себя, вновь бросил мрачные мысли Дед, глянув на счастливое лицо Матильды. Я же знал, просто нужно было. Чтобы прошло какое-то время. И, возможно, помогло дело с Песочным Человечком[100].

- Погляди, - вырвал его из задумчивости голос девушки. – Как красиво...

Дед огляделся. Несмотря на самые наилучшие желания, ничего красивого он не увидел. Так себе, остатки строения, наверняка древнего, потому что от него осталось лишь нечто вроде башни из красного кирпича, с очертаниями лестницы внутри. До высоты, куда могла достать местная детвора, стены были покрыты неприличными граффити, не лишенные, опять же, и сатанистских элементов. Дед Мороз нахмурился, неумело намалеванная пентаграмма напомнила о ждущем их задании.

- Летняя резиденция полоцких епископов, - тихо произнесла Матильда. – Конкретно же, Фирлея[101].

Деду это имя ничего не говорило, он был принципиальным атеистом. Опять же – православным, так что ничего не знал о епископах, пускай даже и полоцких.

- Быть может, как раз в этой вот башне... – в голосе девушки появились мечтательные нотки. – Быть может, в этой вот башне Сарбевский[102] на своем заду сидел и рифмы в тишине записывал.

- Кто? – машинально спросил Дед Мороз, морща кустистые седые брови.

- Поэт такой, - пояснила Матильда, глядя наверх, на светло-зеленые листья вязов, контрастирующие с краснокирпичной стеной. – И он был прав, поэт должен сидеть и писать, тем более, если он валенок[103].

- А он был валенком?

- Не знаю, - ответила девушка. – Но на всякий случай, писать должен.

Вдруг по ее телу прошла дрожь, как будто среди лета она попала под ледяной ветер.

- Возвращаемся, - буркнула она. - Нечего нам тут делать.

Дед постоял еще мгновение, хотя девушка уже начала спускаться по крутому склону. Он мало чего понимал.