Фантастика и фэнтези польских авторов. Часть вторая

— Сколько хотеть они денег потратить на девушка? — спросила хозяйка на ломаном немецком, когда гости уже поднялись по ступеням.

Бруно с Хорстом поглядели на Фрицека. Это он держал общую кассу — все служили вместе настолько долго, чтобы понять, что когда Фриц занимается общими деньгами, те тратятся наилучшим образом. Силезец, кивнув, вынул из кармана бумажник. Он с пиететом открыл его, отсчитал рейхсмарки и без слова подал их бордель-маме. Та быстро пересчитала банкноты, оценила, что на офицерские забавы парни бедны, а на солдатские — заплатили гораздо больше. Мадам Леру заботилась о добром имени собственной фирмы. В связи с этим, она отсчитала половину разницы между ценой за три девушки для рядового состава и суммой, которую ей вручили, и отдала Фрицу сдачу, остальное считая чаевыми. Парень удивленно принял деньги назад. Когда он укладывал деньги назад в бумажник, пальцы нащупали снимок. Небольшой прямоугольник плотного картона с обрезанными зубцами краями и отретушированными тенями. На специальном фоне с романтическим греческим пейзажем стоял металлический, изготовленный по междувоенной моде стул. Фриц в парадном мундире и его жена в простом, белом платье с фатой и в длинных до локтей перчатках.

Женат он был всего лишь полгода. Фрида была хорошей и красивой девушкой, и Фриц ни минуты не сомневался в том, что любит ее. Знали они друг друга долго, практически с детства. Обручились они через три дня после начала войны с большевиками — девушка надеялась, что Фрица, как женатого человека, не призовут. Свадьба состоялась через полгода, Фрида к тому времени была уже беременна, но настолько коротко, что перед свадьбой об этом знал только farorz, который только махнул рукой — niy ma o czym godać[96]. Ребенок еще не родился, только парень много о нем думал. Фрида писала мужу ежедневно, тратя бешеные деньги на марки, а Фриц, не обладающий ни легким пером, ни свободой в выражении чувств, отвечал ей раз в неделю. Письма его были краткими и деловитыми, но хорошо знавшей его жене их хватало. Она знала, что когда ее Фрицек в конце письма, в котором отдает отчет с того, что происходит в Париже, пишет, что «ему без нее тоскливо, и с охотой с ней встретился бы», это означает гораздо больше, чем пламенные признания мужей ее знакомых по работе, которые в своих письмах писали, как сильно они любят, а уже на месте наверняка забавлялись с теми развратными француженками — но ее Фрицек наверняка был не из таких.

Madamoiselle Леру спрятала деньги на набитую наличностью сумочку, открыла двери и отрепетированным жестом пригласила солдат войти. В зале царил соответствующий типу заведения полумрак. Стены покрывали красные, плюшевые драпри, в альковах висели непристойные картины в золоченых рамах, а за барной стойкой высокий и худой мужчина в белом фартуке и обильно смазанной брильянтином прической небрежно протирал стаканы. За несколькими столиками сидели девицы. Кроме Фрица, Бруно и Хорста в заведении находилось еще двое немцев в мундирах: упившийся вусмерть рядовой в мундире Люфтваффе храпел за столом, а ефрейтор — пехотинец клеился к скучающей проститутке, которая делала вид, будто позволяет за собой ухаживать. Бруно сразу же присел к рыжей девице, которая была не первой уже молодости, зато, вне всяких сомнений, располагала самым обильным бюстом во всем заведении. Хорст присел за ближайшим столиком, потому что сидящая за ним блядь потянула его за рукав, а Фриц еще какое-то время разглядывался. В углу сидела маленькая брюнетка, весьма скромно одетая по здешним стандартам. Она никаких приглашающих жестов не делала.

Иллюзии убеждают нас тогда, когда они реализуют наши желания, а Фриц, направляясь в бордель, хотел оправиться в койку с девушкой, но не блядью, потому, не пытаясь даже выяснить, каким образом этот невинный ангел оказался в подобном месте, присел к ее столику. Девушка практически не разговаривала по-немецки, сам он знал по-французски лишь пару слов. Поэтому они и не разговаривали. Приятели уже отправились в номера, а Фриц с француженкой все еще сидели над двумя рюмками коньяка. Девице были знакомы взгляды парней, которых смущали глубоки декольте, заполненные пухлыми ломтями грудей, открытые до самых бедер ляжки, окутанные шелками и кружевами чулок и подвязок, приоткрытые губы, облизываемые самим кончиком языка. Для тех, которым все эти залежавшиеся, словно двухнедельной давности пирожок на витрине, приманки не казались особо притягательными, была именно она. Она просто сидела и с помощью целого арсенала рассчитанных невинных взглядов, румянца, робких улыбок, прикрываемых верхом ладони, выколдовывала иллюзию, в которую просто невозможно было, принимая во внимание ее профессию и окружение, поверить. Фриц не был глупцом, он тоже не верил, но позволил себя околдовать. Он лишь подумал, что у девушки небольшие, торчащие грудки, совершенно как у Фриды до того, как она забеременела, после чего поднялся, взял свою блядь за руку и они отправились наверх.