Фантастика и фэнтези польских авторов. Часть вторая

Шлиебекс пытался удержать мечущегося в постели Фрица, смущенно глядя на распирающую брюки мальчишки эрекцию. Через мгновение молодой силезец весь обмяк и свалился на постель. Фельдфебель уселся за стол и начал думать над тем, а не следовало бы вызвать врача. Он измерил парню температуру — сорок градусов. Тогда он сделал ему компресс на лоб из мокрой тряпки и вновь задумался. Парень лежал, не шевелясь. На «Дойче Велле» по мере того, как стихали голоса парижских солдат, раздался мягкий баритон диктора. «Благодарим представителей оккупационных войск в Париже. И теперь, из-под Эйфелевой башни мы переносимся к заснеженным склонам Арарата, на Кавказ[98], где среди гордых горских племен наши храбрые солдаты стоят там, куда еще не ступала нога ни одного германского воина в течение всей истории. Передаем голос нашим храбрецам, наследникам Александра Великого, которые уже стоят у врат Азии». Свесто парижского гомона воцарилась полная сосредоточенности тишина, прерываемая лишь заглушенным радиопередачей скрипом стульев и отдаленными отзвуками канонады. Кто-то тихонько дал отсчет: eins, zwei, drei, и не более полутора десятка голосов запело:

Stille Nacht! Heil'ge Nacht!
Die der Welt Heil gebracht,
Aus des Himmels goldenen Höhn,
Uns der Gnaden Fuülle läßt sehn,
Jesum in Menschengestalt!

* * *

Задница. Сволочь. Гнида. У Фрицека все это не вмещалось в голове. Как этот гад мог! И валяется теперь, сука, на нарах, словно ничего и не случилось, на спине, а в вытянутой над головой руке крутит свой новенький Железный Крест. Железный Крест! Первого класса! А Фриц не получил ничего. Даже благодарности.

А ведь Мориц не был плохим однополчанином. Познакомились они два года назад, когда их направили в один и тот же взвод в день вторжения в Россию, но еще далеко за линией фронта, в Восточной Пруссии. Начинали они в качестве обслуги пулемета. Мориц все время настраивал против себя командира, вот тот и назначил его наводчиком — это самая опасная функция во всем взводе. «Стрелок один» редко когда живет долго. Фрицу стало жаль маленького и худого баварца, вот он и вызвался быть заряжающим. Вместе они как-то справлялись. У Фрицека было чутье на персональные анимозии, и Мориц, прислушиваясь к его советам, через какое-то время вышел из «черного» командирского списка. Через полгода оба дослужились до ефрейторов и продолжали воевать в одном взводе.

Фриц не считал себя нацистом. Правильные нацисты, наверняка, этому были только рады, ведь, в конце концов, отцом Фрица был поляк. Он онемечил свою фамилию на «Шимански», только это никак не могло изменить того факта, что отец не только был поляком из-под Кракова, но и приехал в Силезию в 1918 году сражаться с немцами. Между одной и другой гражданскими войнами[99] он познакомился в Катовицах с блондинкой, Гердой Зиглинг, современной девушкой, которая перед войной проживала в Париже и там немного пропиталась беспечным настроением столицы мира.

И теперь вот Анджей Шиманьский, сражающийся за то, чтобы Силезия оставалась польской, после собрания ПОВ[100] бежал в однокомнатную квартирку без кухни, которую он снимал специально для свиданий с Гердой. Когда он заходил, она уже лежала голая в постели. Анджей быстренько сбрасывал одежду, и они часами занимались любовью, смеясь, когда соседи снизу уже не могли снести криков и скрипа разболтанной пружинной кровати.

Когда потом они лежали, обнаженные, разогретые любовью и теплом от кафельной печки, Герда укоряла Анджея за то, что он кладет свой пистолет на тумбочки у кровати, а ей не хочется видеть оружие. В конце концов, Анджей оставлял пистолет в кармане пальто.

Мир, Силезия, Польша, Германия, ПОВ, Selbstschutz[101], война, месть, народы, Антанта, президент США Вудро Вильсон, итальянские и французские солдаты, танки и боевые газы, окопы, Дмовский[102], Пилсудский[103], Корфанты, революция, большевики, Ленин, маршал Петен, Франция, английский король — все оставалось за закрытыми дверями.

Здесь же была Герда, золотистые локоны которой рассыпались по подушке, а она так чудесно стыдилась собственной наготы и благодарно принимала его большие ладони, передвигающиеся по ее спине и ягодицах.

И в этой вот комнате, в ее горячем теле, еще сотрясаемом спазмами наслаждения, был зачат маленький Фриц.

А через четыре месяца все то, что они оставляли закрытым на ключ за дверью маленькой квартирки, ворвалось в их жизнь. Герда сообщила Анджею за столиком в кафе: «я беременная». Анджей попросил ее руки. А потом размышлял над тем, почему он, польский националист, влюбился в немку.

В ходе подготовки к скромной свадьбе он поставил только одно условие — дети будут воспитаны как поляки. Герда согласилась, всего лишь пожав плечами. Национальности для нее никакого значения не имели. И так вот маленький Фридерик (имя ему дали по деду Анджея) воспитывался поляком.