Фантастика и фэнтези польских авторов. Часть вторая

— Тогда реализуем второй вариант, — отозвался вице-министр. — Раз уж эти югославы желают взять строительство на себя, нужно будет им позвонить.

— Бедная Югославия, — буркнул Якуб себе под нос.

Все трое его услышали, но проигнорировали. Только не прошло и нескольких лет, его слова припомнили.

Якуб вышел из здания и уселся в машину.

— Все в порядке? — спросил его водитель.

— Ну да, завези меня еще в Курию[120], и это будет уже все.

Архив Курии напомнил Якубу Главное управление КГБ — тянущийся в бесконечность бетонный коридор и выцветшая ковровая дорожка на полу. Только здесь у стен стояли металлические стеллажи, заставленные папками. Молодой ксёндз, быстро идущий перед Якубом, весело посвистывал.

— Так это, выходит, дела всяких разных грешников? — с любопытством спросил экзорцист.

— Да где там, — небрежно махнул священник. — Копии, сделанные вручную, и ксерокопии различных церковных документов.

Он подошел к одной из полок, вытащил толстенную книжищу, пролистал ее на глазах Вендровича. Скоросшиватель прошлого века. Проводник сунул бумаги на место, и они пошли дальше. Вскоре они добрались до поперечного коридора. На его конце находилась массивная деревянная дверь. Проводник без стука открыл ее и пропустил Якуба вперед. Экзорцист прищурил глаза, пораженные ярким светом, но тут же узнал знакомого.

— Присаживайся, — ксёндз Вильковский[121] подвинул ему офисное кресло на колесиках. — И чего там у нас слыхать?

— Да ничего особенного, — ответил экзорцист. — Помаленьку. А у тебя что?

— Работаю, — ксёндз жестом указал на кусу ксерокопий. — Мне поручили установить дату Рождества Христова.

Якуб оскалил в усмешке зубы. Они были желтыми, а некоторые — даже золотыми.

— Ну, в Сочельник, а что — нет?

— Нет, совершенно нет. Это мы отмечаем Рождество в Сочельник, а конкретно: в ночь с двадцать четвертое на двадцать пятое декабря. Только ведь вся штука в том, что эта традиция появилась поздно, в четвертом веке нашей эры.

— Да ты что? — удивился Якуб. — А когда же следует?

— Именно это я и пытаюсь установить, — Вильковский махнул рукой на кучу бумаг. — Некоторые апокрифы дату указывают, только каждый — чуточку по-своему. Скорее всего, случилось это где-то на переломе июня и июля, или же где-то в средине июля. В общем, где-то на днях мы и должны отмечать.

— Хмм… А когда ты уже выяснишь, Рождество, что, на лето перенесут?

— Нет, никакого смысла не имеется. Для Господа важно то, что мы Его чтим, а когда — это уже совсем другое дело. Во всяком случае, дорогой Якуб, можешь не ломать себе этим голову. Лучше расскажи, что там слыхать у тебя.

Якуб рассказывал битых четыре часа. Когда закончил, на голове ксёндза Вильковского седых волос только прибавилось.

Ночи на Старом Майдане были просто невыносимыми. Даже высоко на холмах, где стоял дом Якуба, даже самое слабое дуновение не двигало горячий воздух. Якуб перед сном выпил бутылку вина, а проснувшись ночью — почувствовал ужасную жажду. Язык был — ну прямо деревянная колодка. Он вылез из постели, потрусил в кухню, открыл кран и поставил под него выщербленный стакан. Ни капельки.

— Холера! — выругался Вендрович, а потом с вином ему в голову ударила одна идея.

В хлеву имелась автоматическая поилка. Даже если водопровод и отказал работать, то в нем должно было остаться немножко воды. На босые ноги Якуб натянул резиновые сапоги и потопал в темноту. Хлев он обнаружил без особых проблем, впрочем, одна бутылка для него была все равно, что ничего. Он отодвинул засов и вошел вовнутрь.

— Чего там случилось? — сонно спросила корова.

— Не знаю, — ответила ей кобыла Марика. — Похоже, наш хозяин по пьянке снова толчется.

А хозяин застыл на месте. Его затуманенный разум переваривал информацию. Людским голосом звери говорят в Сочельник. А ксёндз сказал…

Остановка с поднятой ногой в состоянии, свидетельствующем о потреблении спиртного, ничем хорошим для Вендровича не кончилась, потому что он потерял равновесие и полетел назад. Черепушка его издала странный звук, когда столкнулась с лежавшей у двери четвертушкой кирпича, но Господь хранит безумцев и пьяниц (хотя, естественно, не всех и не всегда), так что особого вреда с ним не случилось, разве что Якуб просто потерял сознание.

Очнулся он, когда кто-то облил его ведром ледяной, зачерпнутой прямо из колодца воды. Приличное ее количество при случае попало в рот и погасило докучливую жажду. Якуб открыл глаза. Над ним стоял человек, одетый в невероятный алый кафтан. Человек этот, похоже, был в возрасте, потому что имел широченную седую бороду.

— О, Николай? — удивился Якуб. — Только дай мне поспать, — попросил он.

Старец кивнул и ушел в темень. Где-то из-под дверей раздался тихий звон колокольчиков.

В себя экзорцист пришел, когда уже светало. Он был мокрым и лежал в грязной луже перед дверью хлева.

— Что за черт? — буркнул он сам себе, мотнул головой. Потом вспомнил, как ночью кто-то его поливал, вот только все события в памяти мешались. Он стряхнул с одежки самые крупные комья грязи и огляделся по сторонам. Одно крыло ворот хлопало на ветру.