Фантастика в век НТР

Только одного не может вам гарантировать фирма "Совокупное будущее американской НФ" — счастья. И потому остается от всего этого всемогущества горький осадок тоски и протеста. Это сложный комплекс, и он нуждается в обстоятельном анализе, а подчас и в расшифровке.

Есть привычная цепь: мечта — изобретение — воплощение. Но в мире Ричей она не работает, с ней что-то неблагополучно. Что и говорить, не совсем ладно идут дела в самом этом мире, на фоне которого пытаемся разглядеть мы звенья цепи. С мечтой и созданием вроде бы все о'кей, но как только дело доходит до воплощения — стоп! Свершение не приносит счастья ни самим создателям, ни людям, среди которых они живут. Напротив, по следам почти всех фантастических новинок уныло бредет печаль. А за плечами одиночек-творцов проглядывает тень безносой костлявой старухи. Что же случилось с миром, если в нем так извращаются лучшие человеческие мечты? Почему этот мир не хочет ничего нового, даже если оно зовется глупым именем Счастье и смешной кличкой Всемогущество? Все это и предстоит нам сейчас проанализировать.

Итак, начнем хотя бы с того, что объединяет многие произведения современной научной фантастики. Очевидно, речь идет прежде всего о некоем допущении, фантастическом изобретении, то есть о чем-то новом, привнесенном в нашу жизнь фантазией, названном нами новым элементом мира. И действительно, пока наука не располагает конкретными доказательствами телепатического общения. Однако на "Неукротимой планете" Гаррисона телепатическое давление ненависти является основным двигателем сюжета, а в "Человеке без лица" мысленное прощупывание — элемент важный и даже необходимый. В итоге налицо новая сущность — "шестое чувство".

Как уже говорилось, мечта о лучшей жизни заставляла писателя придумать новый компонент, «изобрести» чудесный аппарат, который увеличивал власть человека над природой, облегчал труд, скрашивал досуг. Так стали появляться "фантастические изобретения", которые затем постепенно вошли в нашу жизнь в виде изобретений инженерных. Здесь и самолет, и подводная лодка, и телевизор, и синтетическая пища. Люди хотели этого веками и наконец, получили. Мечты о новых компонентах были, таким образом, мечтами розовыми. Потеря мировых компонентов, напротив, вела к последствиям сугубо негативным. Тот же Петер Шлемиль, утратив тень, чуть не потерял невесту. И испокон веков прибыль — это прибыль, а утрата — она и есть утрата.

И в этом смысле "Неукротимая планета" и "Человек без лица" вполне традиционны. "Телепатический элемент" — по крайней мере этого явно хотели авторы — обогащает и яростную планету, и общество, в котором живут и действуют Рич, Пауэлл, Де Куртнэ. Более того, экстрасенсорное восприятие и в том и в другом случае служит конечной победе добра над злом. Весь вопрос в том, насколько это оправданно, насколько выдерживает строгую проверку социологии и литературы. Начнем с литературы…

У Альберто Моравиа есть рассказ "Новый тот свет", герой которого — рядовой американский шахтер, вдруг прямо из шахты проваливается в преисподнюю. Далее писатель рисует весьма своеобразную картину современного ада, лишенного привычных орудий, которыми вот уже сколько веков церковь устрашала грешников. Ни голубых огней пузырящейся в пламени серы, ни в котлах кипящей смолы, ни раскаленных сковородок. Но почему так горько и жалобно стонут тени, если на роковых кругах последнего приюта они избавлены от страшных физических мук? Чего же не хватает им в благоустроенной преисподней, если каждый здесь занят привычной земной работой согласно полученной при жизни квалификации? "Где мой электрический токарный станок?" — простирает руки в туман бывший токарь. "Таскать воду ведрами, когда на земле насосы!" — жалуется водопроводчик. "Я прикован к веслам и парусу. Где мой теплоход?" — тщетно ждет ответа моряк. И даже солдат напрасно молит корректных, но равнодушных чертей: "Только на час, только на час верните мне мой двухствольный пулемет".

Таков закон придуманного писателем ада, обрекающий каждого выполнять обыденную, может быть, даже любимую работу самыми примитивными орудиями. Вот что значит потерять привычное. Убрав из нашего мира всего лишь несколько орудий, мы рискуем низвести его до положения ада. Обратимся теперь к социологии.

Право, я не зову в этот ад тех, кто винит науку во всех бедах нашего сложного и противоречивого века. А такие есть. И было бы в корне неверно не обращать на них внимания. Диалектика научила нас видеть, как сближаются в общем фронте самые противоположные течения, если противоположность их мнимая. И не удивительно, что буржуазные ниспровергатели науки в конечном счете сближаются с провозвестниками технотронного фашизма.

Попробуем развить поучительный эксперимент Моравиа. Тем более что, следуя логике современных противников научного прогресса, нетрудно прийти к умозаключению, что жизнь человека второй половины двадцатого столетия и без того похожа на ад, причем совершенно не трансцендентальный, без чертей и прочих обитателей потустороннего мира.