Фантастика в век НТР

В самом деле. Нью-Йорк, Токио и Лондон задыхаются в ядовитом тумане. Тысячи реактивных самолетов отравляют атмосферу свинцом и высокоактивными продуктами распада, которые грозят уничтожить защищающий землю от космической радиации озоновый экран. Радиоактивность уже обрекла на смерть какой-то (одного из 100000 или даже из 10000) процент будущих граждан земли. Инсектициды проникли в Мировой океан и добрались уже до Антарктиды, потоки нефти заливают пляжи, реки превратились в стоки нечистот. Куда же дальше? Так, может быть, стоит задуматься, остановиться, прекратить безумный научно-промышленный бег? А то как бы в самом деле земля не стала помойкой?

В завуалированной, но достаточно конкретной форме этот вопрос и ставит как раз Гарри Гаррисон. Причем находит на него ответ. Его экологическая программа прямо перекликается с современными воззрениями на проблему среды обитания. Американский писатель ясно говорит о том, что не прогресс сам по себе виновен в ошибках и неудачах. Напротив, только еще более глубокое проникновение в сложную систему взаимосвязей природы позволит найти правильное, гармоничное решение. Казалось бы, нехитрый само собой разумеющийся вывод, но вся суть в том, что он прямо направлен против ретроградов. Никто, конечно, открыто не заявляет о том, что хочет повернуть колесо истории вспять. Топоры раннего неолита, шадуфы и дубинки — это крайность, но почему бы, скажем, не повернуть роковой обод времени лет что-нибудь на двадцать пять — тридцать назад? Право, разве не лучше очутиться вновь в доатомной эре? "Много ли вреда способен был причинить своими действиями слабоумный или злой человек лет двадцать пять назад?" — спрашивает в одной из своих статей видный американский социолог Гарольд Грин, с которым я полемизировал на страницах "Литературной газеты".

Странный, не хочу употреблять другого слова, вопрос, думаю, что люди никогда не забудут того, что сделал Адольф Гитлер. Вот и выходит, что даже память о фашизме не позволяет нам пустить машину времени ни на двадцать пять, ни на тридцать лет назад, как, скажем, тень инквизиции не позволит опуститься до уровня средневековой культуры.

Впрочем, Грин — допустим, его риторический вопрос по поводу "слабоумного и злого" человека всего лишь неудачная полемическая гипербола — не зовет человечество назад. Он реалист, и понимает, что это невозможно, как невозможна даже минутная остановка того великолепного явления, которое получило название научно-технической революции. Но он напуган этой революцией, справедливо провидя за ней другую — социальную. Надеясь хотя бы затормозить темпы научного прогресса, он позволил себе «забыть», какие блага принесла человечеству наука.

А ведь достижения современной науки обещают с избытком удовлетворить все потребности человечества! Многое из того, о чем веками грезили фантасты, осуществилось. Рожденные мечтой новые компоненты мира стали действительностью. Прежде всего, продолжительность жизни.

За какие-нибудь сорок — пятьдесят лет она выросла почти вдвое. Одно это делает абсурдной любую попытку вернуться к "добрым старым временам". Развивая мысленный эксперимент Моравиа, мы должны были бы констатировать, что добрая половина оснащенных первобытной техникой теней превратилась бы в… покойников, хотя это и кажется немыслимым в условиях ада.

Наука избавила мир от опустошительных эпидемий, она позволила родиться и выжить таким детям, которые еще двадцать лет назад умирали почти со стопроцентной вероятностью!

Нет слов, мы не знаем еще всех последствий повышения фона радиации. Но даже самые пессимистические прогнозы дают цифру возможных потерь несравненно меньшую, чем тысячи и тысячи спасенных мужчин и женщин, которые живут и трудятся бок о бок с нами только потому, что рентгеновские лучи остановили роковое течение неизлечимых недавно болезней. Речь, таким образом, идет о самом важном: о жизни и здоровье.

Возьмем теперь проблему питания.

Недостаток животного белка во всем мире оценивается в три миллиона тонн. Это соответствует пятнадцати миллионам тонн мяса крупного рогатого скота. С ростом народонаселения этот дефицит угрожающе возрастет, причем его трудно будет покрыть и за счет увеличения продуктивности сельского хозяйства и путем освоения новых ресурсов океана. Но только в одном миллиарде тонн ежегодно добываемой нефти содержится семьсот миллионов тонн жидкого парафина, и наука со всей определенностью говорит, что изготовление семи миллионов тонн белково-витаминного концентрата, эквивалентного трем миллионам тонн белка, потребует всего один процент от этих семисот миллионов тонн парафина.