Кострюков издал неопределенный звук, словно ему с размаху наступили на пятку, дернулся в сторону и рванул прочь. Вслед ему долго несся несколько истеричный хохот Максима, так и оставшегося посреди комнаты с тарелками в руках…
Из каждой командировки он теперь привозил книги, но мимо секций игрушек всегда проходил не задерживаясь.
Память у малыша была прямо-таки магнитофонная, и стоило Максиму только начать: «Зайку бросила хозяйка…», как он тут же продолжал: «Под додем осталься зайка…». Максим прислонял голову к теплому боку магнитофона, нежно водил пальцами по его поверхности, потом обнимал его, как ребенка, и долго-долго, порой до самой полуночи, взрослый голос и детский лепет, перебивая друг друга, читали на память все известные им стишки.
Разлуки становились все болезненнее, и Максим начал думать о перемене работы. Жаль ему было терять хорошую зарплату, но, в конце концов, зачем ему нужны были деньги? Максим подал заявление и с легким сердцем отправился в командировку, зная, что она последняя.
Дни на работе летели быстро, вечеров не было, Максим приходил в гостиницу поздно и валился спать. В конце концов он с удивлением обнаружил себя в вагоне поезда, который вез его к сыну! Соседство по купе ему составила симпатичная молодая пара с очаровательным мальчишкой лет трех-четырех. Малыш сразу проникся к Максиму доверием и сообщил, что его зовут Паровозик и что они с мамой и папой едут в город, и что в деревне у бабы их все время хотел съесть волк. Максим не спускал мальчугана с рук, а родители, положившись на добровольную няньку, уснули вдвоем на нижней полке — вставать на следующее утро предстояло часов в пять.
А начало следующего дня и в самом деле выдалось тяжелым. Невыспавшийся Паровозик хныкал и вредничал, и, если бы не Максим, молодые родители совсем бы растерялись. Утро лопалось дождевыми брызгами, с неба тянуло ледником, и люди, стоявшие на остановке такси, нахохлились, укрылись зонтами. Паровозик снова раскапризничался, засопливил. Мать полезла в сумку за платком, отпустила на миг его руку, и тут произошло неожиданное.
Почувствовав свободу, Паровозик как-то взвизгнул на манер жизнерадостного поросенка и выбежал на дорогу.
Истошный крик матери покрыл все звуки. На малыша мчался огромный «Икарус». За широким стеклом мелькнуло побелевшее лицо водителя, пытавшегося то ли затормозить, то ли повернуть в сторону, но тяжелую машину заносило на мокрой дороге, как конькобежца, впервые ставшего на лед.
Максим прыгнул вперед, прыгнул так, как никогда в жизни еще не прыгал, словно старался достать безнадежно уходящий баскетбольный мяч, подхватил Паровозика и, мгновенно развернувшись, выстрелил им в сторону тротуара, словно мячом по кольцу. В последнюю секунду, до того, как на него боком налетел автобус, успел заметить, что малыша ловко поймал какой-то лохматый парень, стоявший на самом бордюре, а затем мир вспыхнул, треснул и развалился, рассыпался на части миллионами угасающих искр…
Нагловатый молодой человек, родственник Максима, вступал во владение наследством. Подогнав фургон, он споро перегружал в него старый, затоптанный ковер, стулья, сервант со щербатыми тарелками. Кострюков не столько помогал, сколько подпирал дверной косяк, разглядывая полузнакомые вещи и мысленно прощаясь с их былым хозяином…
— А эт че? — спросил вдруг родственник, ткнув пальцем в сторону окна.
Кострюков посмотрел. На столе в теплом луче солнца томился магнитофон. Кострюков подошел поближе.
Это была кассетная «Весна», но какая-то странная, вроде бы побольше обычного, и компакт-кассета в ней определенно была больше, чем положено. Кострюков смотрел на нее остановившимся взглядом, и в душе его зрело невероятное подозрение.
— Ты че, оглох, батя? — родственник хлопнул Кострюкова по плечу. — Это че, новая модель?
Повинуясь безотчетному порыву, Кострюков нажал на клавишу. Магнитофон молчал. Жестом хозяина отстранив Кострюкова, парень подергал шнур, вынул вилку из розетки и снова вставил, защелкал всеми клавишами по очереди. Магнитофон не издал ни звука, но Кострюкову почудилось вдруг, что это молчание затаившегося, загнанного в угол существа. У него вырвалось неосторожное:
— Отдайте его мне!
— Еще чего! — Руки стальным хватом защелкнулись на магнитофоне. — В комиссионку отволоку!
— Да кто такую рухлядь примет? — сделал Кострюков последнюю отчаянную попытку, заранее холодея от возможной неудачи. Родственник презрительно фыркнул:
— А не примут — разберу на запчасти!
Юрий Брайдер, Николай Чадович
Администрация леса
В первый из назначенных им кабинетов они вошли решительным шагом и можно было бы даже сказать: плечом к плечу, если бы только плечо младшего не находилось на одном уровне с брючным ремнем старшего.