Жить в родительском доме стало совсем невмоготу, и я был вынужден отправиться на ускоренные курсы извлечения ценностей. Стипендии нам не платили — перебивались на пододежном корме. Успевал я хорошо: от мамы мне достались музыкальные пальцы, от отца — умение лезть в чужой карман не за словом, а за чем-нибудь более материальным… Вскоре я очутился в колледже, готовящем кадры для замещения вакансий в исправительных домах, туда меня приняли без экзаменов за выдающиеся успехи на курсах и умение быстро уносить ноги — колледж гордился своей легкоатлетической командой. У меня где-то сохранилась даже полосатая майка, эх, юность, юность… Я без задержек брал один барьер за другим, но когда преодолевал звуковой, услышал в непосредственной близости полицейскую сирену и понял: пора завершать учебу и поступать в синдикат простым заместителем директора. Потянулись годы упорного труда, наполненные одним желанием: прочно утвердиться на самом верху административной лестницы. Потом и это было достигнуто, но сердце не успокоилось… Видимо, так уж мы устроены — ничто не дает полного удовлетворения: ни власть, ни слава, ни деньги… Потом все надоело. Одно время хотел уйти в родной колледж на препонодавательскую работу, звали на кафедру прикладного вымогательства… Но как подумаю, до какого маразма бездарные помощнички без меня синдикат доведут — сердце кровью обливается! Вот и приходится тянуть лямку, несмотря на искреннее сопротивление души. Одна радость в жизни — общение с интересными людьми. Вроде тебя. Заманишь такого в ловушку, наговоришься всласть, потом, конечно, извини, пришьешь! Кстати, зачахли мы здесь, на Полните, без свежих анекдотов! Уж не обессудь, уважь старину Фингала! Разные там байки — все равно что целительный бальзам для души…
Трудно было придумать более неподходящее занятие перед смертью, но выбирать не приходилось — Виктор принялся «травить»! С ловкостью профессионального фокусника охотник вытаскивал из памяти одну занимательную историю за другой, думая только о том, что минуты бегут и спасение приближается…
Для затравки он начал с любимой серии про телепатию, а продолжил зубопротезными. Фингалу особенно понравилось про вставную челюсть и каминные щипцы. Он чуть не рыдал от смеха, так что динамики задребезжали, и все повторял:
— Значит, тащите валидол, сэр, ха-ха-ха… Без валидола мне труба, о-хо-хо!..
Глава восьмая
— Он заманил ее в сырой подвал старинного морга и гнусно потребовал, чтобы она отказалась от своей доли наследства. Шарлотта гневно отвергла наглые притязания, и тогда он запер ее в Золотой Саркофаг, который вовсе не был переплавлен и переправлен за границу. Но злоумышленника подвела спешка — он чувствовал мое дыхание за спиной. Когда я открыл массивную крышку, Шарлотта еще дышала. На ладан. Из ее обессиленных уст я и услышал…
— Врешь, негодяй! — на бесновавшегося графа было жутко смотреть — он чуть не разломал под собой скамью подсудимых. — Шарлотта отбросила когти, не отходя от кассы. И ничего никому не могла рассказать!
— Уведите! — приказал полицейским Ридикюль Кураре. — Надеюсь, высокий суд слышал, как граф только что сознался в совершенном злодеянии!?
Граф Бронтекристи. «Убийство в морге».
Виктор яростно сражался с непреодолимым желанием лечь спать. Хоть на сдвинутые стулья, хоть на дубовый и, наверное, очень жесткий эшафот, хоть на ковровую дорожку с вытканной на ней картиной крестного пути на Голгофу. Запас анекдотов давно истощился. Глаза смыкались, но язык продолжал машинально поддакивать Фингалу, который беспрестанно толковал за жизнь и очень обижался, когда его не слушали.
Внезапно раздался резкий щелчок, и Шеф синдиката замолк на полуслове. Наверное, бандит решил, что отсрочка приговора закончилась. Виктор глянул сквозь жалюзи — рассвет еще не наступил… Вот-вот заговорят автоматические снайперы… Почему-то в эту минуту охотника больше всего заботило, повредят ли они при обстреле псевдо-Константу, у которой два часа назад, видимо, что-то испортилось в микросхемах. Она давно перестала щебетать и только качала головой, словно раскаивалась в содеянном…
Минула секунда, другая… Не стреляли.