Фантастика. Журнал "Парус" [компиляция]

Мужчина тоже очень замерз и, понимая, как холодно женщине, непривычной к высоте, жалел, что не успел прихватить хотя бы куртку. Ему больше нечего было дать женщине — даже майки на нем не было, он всегда носил рубашку на голое тело. Он знал, что до темноты нужно пройти как можно больше — ночью туман мог подняться и им обоим грозило угореть во сне. Пелена удалялась очень медленно, и по временам мужчину тоже охватывало отчаяние. Тогда он на секунду задерживался и специально глядел на несдающуюся женщину, на ее летящие по ветру волосы, на глаза, сохранившие мечтательность даже в этом кошмаре, на разинутый, словно в бесконечном крике, темный рот. Рубашка ей велика, думал он. Интересно, о чем она думает, думал он. Туман намочил одежду, оттого так холодно, думал он. Нельзя останавливаться, пока одежда не высохнет; как только она высохнет, можно останавливаться. Удачно, думал он, и из-за тумана еще нельзя останавливаться, и из-за мокрой одежды еще нельзя останавливаться. На ней свитер, рубашка — у нее будет сохнуть дольше, думал он. Когда мои брюки высохнут, надо помнить, что у нее свитер еще не высох, и не останавливаться сразу.

Уносившаяся в зенит светлая, неправдоподобно прямая струна победно гремела, пересекая полет неба. Вибрация усиливалась, переходя по временам в отчетливое раскачивание. Казалось, лестница намерилась их сбросить, раз уж они решили не падать. Двигаться становилось все опаснее, руки то и дело промахивались мимо пропадавших в темноте перекладин.

— Привал! — крикнул мужчина и остановился. Женщина поднялась еще на несколько ступенек, но лестница была слишком узкой, чтобы уместиться рядом с мужчиной. Тогда она прижалась лицом к его ноге. Господи, как я по нему соскучилась, подумала она, и сказала:

— Как я по тебе соскучилась, пока ползла.

Он потянулся, чтобы погладить ее по голове, и собственная рука с неразгибающимися, одеревеневшими пальцами, измазанными ржавчиной, показалась ему какой-то страшной клешней. Он был рад, что не смог дотянуться.

— Ты молодец! — громко сказал он, снимая с пояса один из ремней. — Ты просто молодец. Правда же, когда одежда высохла, стало гораздо теплее!

У женщины зуб на зуб не попадал, хотя одежда и впрямь высохла — она не успела заметить, когда.

— Да, — согласилась она, — значительно теплее. Хочешь — я отдам тебе рубашку.

— Иди ты, — со смехом ответил он, продевая ремень себе под мышки и охлестывая поперек груди, а потом накрепко затянул его вокруг перекладины. Теперь он мог просто висеть, не держась. — Возьми сделай, как я, — он протянул второй ремень женщине. Она потянувшись, перехватила ремень, а потом ухитрилась все-таки подняться еще на ступеньку. Теперь мужчина мог бы дотянуться до ее головы. Но он не стал этого делать, а только проверил, как она затянула ремень.

— А теперь постарайся уснуть, — сказал он.

— Это невозможно.

— Обязательно надо, — рев лестницы к ночи превратился в потаенное гудение. — Это не так трудно, мы же согрелись. И ветер утих.

— Ветер, — сказала женщина, — Ужасный ветер.

— А мне как-то нравится.

— Потому что ты сам как ветер. Подхватил меня и поволок…

Эти ее слова прозвучали для мужчины лестно. Он имел основания быть довольным собой — донес женщину до лестницы, не ослепнув, не оглохнув, а теперь они успели подняться выше тумана. Наверное, она хотела сказать мне что-нибудь приятное, решил он, и постарался ответить ей в тон — вполне, впрочем, искренне:

— Кого же еще было и подхватывать, как не тебя!

Женщина не отозвалась. Она вовсе не собиралась говорить ему приятное. Сейчас, когда отупение усталости отступило, ей вновь стало страшно и нестерпимо жалко себя, противоестественно и беспомощно болтающуюся в прозрачной, темной пустоте. Женщина даже не знала толком, от чего они спасались. В первый же миг она успела зажмуриться и до самой лестницы не открывала глаз.

— Смотри, какие звезды, — сказал мужчина. — Внизу таких никогда не бывает.

Торжественно и покойно летела над ними сверкающая метель.

— Здесь очень чистый воздух. Чувствуешь!

— Да. Очень.

— Потому и звезды такие. Вон Вега. А над головой Орион — видишь, красный — Бетель-гейзе, голубой — Беллатрикс. А это альфа Орла, Альтаир. Правда, похоже на орла!

Лестница мерно пела свою нескончаемую, усыпительную ноту.

— Раскинул крылья и парит… Я почему-то больше всех люблю это созвездие. А тебе нравится?

Женщина молчала. Взглянув вниз, мужчина увидел, как тяжело покачивается ее обвисшее тело, и понял, что она заснула.

Ему не спалось. Он задремывал минут на пять-десять и опять просыпался в тревоге, и все проверял, проверял наощупь, как держится на перекладине ее ремень.

В алых потоках утреннего сияния они снова двинулись вверх. Далекая земля, сплошь затянутая желтым дымом, казалась теперь столь же бесплотной, что и далекие, полупрозрачные перья облаков. У мужчины уже слезла кожа с ладоней и ступней, и женщине приходилось быть вдвойне осторожной, цепляясь за скользкие от леденеющей сукровицы перекладины. Перчатки женщины истерлись до дыр, на очереди тоже были руки.