Фантастика. Журнал "Парус" [компиляция]

Где-то за городом лежали поля и леса, но Лениген знал, что трава там не вырастет под чьими-нибудь ногами, она просто есть. Она, конечно, тоже растет, но медленно, незаметно, так что органы чувств этого не воспринимают. И горы здесь были такие же черные и высокие, но они казались похожими на гигантов, захваченных врасплох, на полушаге, и обреченных на неподвижность. Никогда больше не промаршируют они на фоне золотого (или пурпурного, или зеленого) неба.

Таков этот замороженный мир. Таков этот медленно изменяющийся мир, мир предписаний, распорядка, привычек. Таков этот мир, в котором ужасающие объемы скуки были не только возможны, но и неизбежны. Таков этот мир, в котором изменение — эта подвижная, как ртуть, субстанция — превратилось в тягучий, вязкий клей.

И потому магия мира происшествий здесь уже невозможна. А без магии жить нельзя.

Лениген закричал. Он орал, вокруг него собирались люди и глядели (но никто ничего не предпринимал и ни во что иное не превращался), а затем появился полицейский, как это и должно быть (но солнце ни разу не изменило свой облик), а затем приехала машина скорой помощи (но улица не менялась, и на машине не было ни гербов, ни гербариев, и у нее было четыре колеса, а не три или двадцать пять), и санитары доставили его в здание, которое стояло именно там, где оно и должно было стоять, и какие-то люди стояли вокруг него, и они не изменялись и не могли измениться, и они задавали ему разные вопросы в комнате с безжалостно белыми стенами.

Они прописали отдых, тишину, покой. К несчастью, это был именно тот яд, с помощью которого он когда-то пытался спастись от своего кошмара. Естественно, ему вкатили лошадиную дозу.

Он не умер; яд был не настолько хорош. Он просто сошел с ума. Его выписали через три недели как образцового пациента, прошедшего образцовый курс лечения.

Теперь он живет себе и верит, что никакие изменения невозможны. Он стал мазохистом — наслаждается наглой правильностью вещей. Он стал садистом — проповедует святость механического порядка.

Он полностью освоился со своим безумием (или безумием мира) во всех его проявлениях и примирился с окружением по всем пунктам, кроме одного. Он несчастлив. Порядок и счастье — смертельные враги, и мирозданье до сих пор так и не смогло их примирить.

Перевел с английского Анатолий БИРЮКОВ

Рисунки Николая БАЙРАЧНОГО

Борис Зеленский Весь мир в амбаре

Фантастический детектив

_{Парус №10-11 1989 г.}

В этой повести придумано много такого, чего на самом деле нет. А многое из того, что есть, является таковым лишь по видимости и названию. По видимости и названию эта повесть — фантастический детектив, а по сути дела — пародия. Но пародия, как известно, это не жанр, а только лишь то, что остается от любого жанра после того, как за него примется автор с хулиганскими замашками.

Уже знакомый нам автор Борис Зеленский оставил в своей новой повести чуть-чуть фантастики и чуть-чуть детектива. А что останется читателю, когда он перевернет последнюю страницу? Ему останется все то, чего в повести по видимости и по названию нет, а на самом деле есть. То есть то, что автор на самом деле имел в виду, когда придумывал много такого, чего в действительности нет.

Пролог

^{— О, Шарлотта! — заламывая руки, вскричал бледный граф. — Я потерял все состояние на черепашьих бегах!}

^{— Знаю, дорогой, знаю! А теперь разреши тебе представить Ридикюля Кураре!}

^{Шарлотта подвела юношу в клетчатом пиджаке, автомобильных крагах и кепи с помпоном.}

^{— К вашим услугам, милорд! — клетчатый кивнул головой и щелкнул каблуками. — Сыщик-любитель, работаю по совместительству. Основное занятие — ловля рыбы в мутной воде!}